Кому ж не быть довольным, государь.На перекрестках мед и брага льются,Все войско ты осыпал серебром.Кому ж не быть довольным. Только, царь,Не знаю, как тебе и доложить.На Балчуге двух смердов захватили.Во кружечном дворе. Они тебяПеред толпой негодными словамиОсмелилися поносить.Борис.
Что сделала толпа?Шуйский.
Накинулась на них; чуть-чуть на клочьяНе разнесла; стрельцы едва отбили.Борис.
Где ж эти люди?Шуйский.
Вкинуты покаОбои в яму.Борис.
Выпустить обоих.Шуйский.
Помилуй, царь.Борис.
Не трогать никого.Не страхом я – любовию хочуДержать людей. Прослыть боится слабымЛишь тот, кто слаб; а я силен довольно,Чтоб не бояться милостивым быть.Вернитеся к народу, повеститеПрощенье всем – не только кто словамиМеня язвил, но кто виновен деломПередо мной, хотя б он умышлялНа жизнь мою или мое здоровье.Шуйский, кланяясь, уходит. Воротынский за ним. Борис остается один.
Борис.
Надеждой сердце полнится мое,Спокойное доверие и бодростьВошли в него. Разорвана отнынеС прошедшим связь. Пережита пораКромешной тьмы – сияет солнце сноваИ держит скиптр для правды и добраЛишь царь Борис – нет боле Годунова.Шуйский и Воротынский спускаются по лестнице из Грановитой Палаты. Садятся на коней. Разъезжаются в разные стороны.
VII. В бане у Шуйского
Баня в усадьбе Шуйского в Москве.
Маленький, плюгавый старичок, дохлый, как мерзлый цыпленок. Сморщенный, как старый гриб, с острым носиком, с пронзительно-острыми глазками и жидкой козлиной бородкой, – князь Василий Иванович Шуйский, – только что отпарившись и накинув по голому телу легкую, травчатой тафты, распашонку, отдыхает в предбаннике. Сидя за столом, попивает из хрустальной, запотелой ендовы холодный, прямо со льда, малиновый мед и посасывает вставленный в перстень, целебный камень безоар, прозрачно-зеленый с золотыми искрами, словно кошачий глаз.
Вдруг открывается настежь двойная обитая наглухо войлоком дверь в баню. Клубом валит пар, и видно сквозь него, как два боярина, Мстиславский и Репнин, лежа на полках, парятся. Банщики, два калмыка с плоскими рожами, льют воду из шаек на раскаленную каменку. Вода шипит, пар клубится белым облаком, и парящиеся в нем возлежат, как блаженные боги. Банщики мочат березовые веники в мятном квасу и хлещут ими по голым телам. Облако порой сгущается так, что ничего не видно; слышно только хлопанье, шлепанье, а порой сквозь редеющий пар мелькают голые тела.