Борис Годунов. Трагедия о добром царе

Раскрыть мотивы действий Богдана Бельского до сих пор трудно, о его целях известно слишком мало. «Новый летописец» обвинял в выступлении «чернь», приписав ей напрасные подозрения в том, что «будто Богдан Белской своими советники извел царя Ивана Василиевича, а ныне хочет бояр побитии и хочет подыскати под царем Феодором Ивановичем царства своему советнику»[219]. Как видим, не один англичанин подозревал Бельского в том, что он погубил царя… Еще оказывается, что после смерти Грозного носился слух о выступлении Богдана Бельского в интересах какого-то своего неназванного «советника». Многие историки склонны видеть в этом указании отсылку к Борису Годунову. Но так ли это было на самом деле? У оружничего Богдана Бельского, как у любого другого придворного, был круг своих, прикормленных, обязанных возвышением и службой только ему людей. Как и у их патрона, положение свиты зашаталось в первую очередь, когда началось очищение Государева двора от людей, попавших туда вопреки родословным принципам. Бельский стремился сохранить «опричную» систему, когда он был угоден царю (да и сам Иван Грозный завещал сыновьям этот образец в 1572 году). Если при царе Федоре Ивановиче Богдану Бельскому не находилось места в Думе, тогда, следуя логике терявшего свои позиции оружничего, надо было изменить саму Думу. Наиболее уязвимой в новой конструкции власти оказалась неспособность царя Федора к полноценному управлению страной, слишком хорошо известная приближенному Ивана Грозного. Удар мог быть нанесен в это слабое место, и Богдан Бельский, как один из воспитателей царевича Дмитрия, его «дядька», мог заговорить о правах младшего царевича и своего подопечного на престол. Во всяком случае, в 1605 году, при Самозванце, он будет всячески прославлять свои услуги, реальные или мнимые, оказанные спасенному царевичу Дмитрию! По сведениям Льва Сапеги, сообщенным в письме 16 (26) апреля 1584 года, речь, действительно, шла о попытке переворота, при которой прежний порядок власти, установленный Иваном Грозным, должен был остаться неизменным («чтобы тот двор и опричнину соблюдал так, как его отец»); кроме того Бельский «хотел возвести на престол младшего царевича»[220]. Такой план был прямым ударом по Борису Годунову!

Борис Годунов оказался в самом перекрестье разгоревшегося конфликта. Он мог бы выступить как на стороне аристократических реформаторов, так и неродовитых консерваторов. И везде бы получил свою выгоду. В итоге Борис предпочел опричную и родовую спайку, выступив в защиту Богдана Бельского. Однако А. П. Павлов справедливо говорил о «тактическом» характере поддержки, оказанной Годуновыми Бельскому[221]. (Позднее появился памфлет, в котором Бориса Годунова обвинили в подстрекательстве Бельского к мятежу и последующем предательстве с целью использовать действия оружничего как повод для его устранения, но это еще одна экзотическая версия, обусловленная предвыборной борьбой 1598 года[222].) Все споры разрешили восставшие москвичи, когда до них дошли слухи о намерении Богдана Бельского «бояр побита» (так трансформировалось желание восстановить прежний опричный порядок). Во главе возмутившихся людей встали уездные служилые люди — «рязанцы Ляпоновы и Кикины и иных городов дети боярские». Для рода Ляпуновых это было первое появление на общероссийской сцене, и правитель Борис Годунов не простит им самовольства. Дошло до редчайшего в российской истории случая, когда восставшие, требуя выдачи Богдана Бельского, выкатили пушку против Фроловских ворот Кремля (так тогда называлось известное всем место у Спасской башни): «Приидоша же и приступиша х Кремлю и присташа к черни рязанцы Ляпоновы и Кикины и иных городов дети боярские и оборотиша царь-пушку ко Фроловским воротам и хотеша выбити ворота вон»[223]. Согласно «Пискаревскому летописцу», обвинение пало еще и на Бориса Годунова и его родственников, а дело дошло до стрельбы: «И вражиим наветом некой от молодых детей боярских учал скакати из Большего города да вопити в народе, что бояр Годуновы побивают. И народ всколебался весь без числа со всяким оружием. И Большого города ворота заперли. И народ и досталь всколебался, и стали ворочати пушку большую, а з города стреляти по них». Передавали, что в беспорядках погибло около 20 человек, а многие получили ранения[224].

На виду у выступившей толпы бояре вынужденно примирились. Договариваться с взволновавшимся «миром» выслали самых авторитетных и любимых в народе руководителей Боярской думы — князя Ивана Федоровича Мстиславского и Никиту Романовича Юрьева, а также думного дьяка Андрея Щелкалова. Положением Богдана Бельского при дворе пришлось пожертвовать. Он был отослан на воеводство в Нижний Новгород, что и успокоило Москву. «И бояре межу собою помирилися в городе и выехали во Фроловския ворота, и народ престал от метежа»[225], — записал летописец.