Борис и Глеб

— Мама умерла, — донеслось до мальчика откуда-то издалека. Он уткнулся неподвижно лежащей матери в лицо. Оно было совершенно холодным. Застывшим. Неживым. Какой-то слабый, чуть слышный сладковатый запах исходил от ее тела. Мама не пахла так раньше. Перед ним было мертвое, уже чуть тронутое тлением тело — праздная оболочка, покинутая бессмертной душою. А вдруг она вскочит и схватит его этими истонченными, костлявыми руками: ведь это теперь не мама!.. А вдруг она заразит его своим тлением?..

Глеб закричал — жалко, тоненько — и бросился прочь. Его нашли. Позже, вместе со всеми, он простился с матерью. Позже, превозмогая сверлящую, скручивающую и давящую, не дающую дышать тоску, которую ощутил только сейчас (…мама никогда, никогда не вернется! никогда он не ощутит, как его голову гладит ее рука, никогда он не сможет попросить у нее прощения за все обиды, за все прегрешения, вольные и невольные…), он стоял под сводами Десятинной и смотрел, как это родное и чужое тело кладут в мраморный саркофаг. В этот день окончилось его детство.

* * *

Казалось, последние годы Владимира будут мирными: летопись уже с середины 990-х годов не упоминает ни о набегах степняков-печенегов, ни о больших походах на окрестные племена, ни о войнах с приграничными странами — Чехией, Венгрией, Волжской Болгарией. С Польшей и с печенегами Русь будет воевать в 1013 году, однако эта война окажется недолгой. Но огонек будущего пожара пробился в семье самого князя: приемный сын Святополк составил против него заговор.

Древнерусские источники о заговоре умалчивают. Но о нем подробно пишет Титмар Мерзебургский. По его словам, русский князь, «имея трех сыновей (о существовании остальных сыновей Владимира немецкий хронист ничего не знает. — А. Р.) <…> дал в жены одному из них дочь <…> князя Болеслава, вместе с которой был послан Рейнберн <…> епископ Соли Колобжегской. <…> Упомянутый король (Владимир. — А. Р.), узнав, что его сын по наущению Болеславову намерен тайно против него выступить, схватил того [епископа] вместе с этим [своим сыном] и [его] женой и заключил в темницу, каждого по отдельности. В ней святой отец, прилежно восхваляя Господа, свершил втайне то, чего не мог открыто: по слезам его и усердной молитве, исторгнутой из кающегося сердца, [как] по причастии, отпущены были ему грехи Высшим Священником. [Душа] его, вырвавшись из узилища тела, ликуя перешла в свободу вечной славы»^{307}. Смерть Рейнберна, возможно, была насильственной^{308}.

В хронике Титмара нет точной даты, и неясно, когда именно был составлен и раскрыт заговор. Но мерзебургский епископ сообщает: «Болеслав же, узнав обо всем этом, не переставал мстить, чем только мог»^{309}. Принято считать, что заговор Святополка относится ко времени после его женитьбы, которая состоялась только около 1013 года; именно в этот год, сообщает Титмар, Болеслав собрал войско, нанял немецких воинов и пошел походом на Русь, видимо мстя Владимиру^{310}. Болеслав рассчитывал при помощи Святополка, своего зятя, захватить верховную власть на Руси и вернуть Польше так называемые «Червенские города» — прежде завоеванные Владимиром, а также, вероятно, отторгнуть от Руси и другие владения вдоль ее западных границ. «Узнав о провале своих планов <…> Болеслав заключает договор с германским императором и в 1013 году со вспомогательным войском из немцев и печенегов идет походом на Русь, пытаясь отомстить Владимиру за расправу со Святополком и своей дочерью и, попутно, захватить “Червенские грады” и русские земли в Прикарпатье»^{311}.