Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2006

Книга, повторяю, построена как биография, с каноническим началом: «Иосиф Александрович Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде…» Но этой жанровой интродукции предшествует другая — в которой автор сразу же выдвигает главный смысловой тезис: Бродский как гений. Самая первая главка называется «О гениальности». Приводится высказывание об этом Цветаевой, очень совпадающее с тем, что писал о природе гения Бердяев. Я процитирую Бердяева, из книги «Смысл творчества»:

В гениальности нет ничего специального, она всегда есть универсальное восприятие вещей, универсальный прорыв к иному бытию. Гениальность есть целостное бытие, универсальное качество. Гениальность всегда есть качество человека, а не только художника, ученого, мыслителя, общественного деятеля и т.д. Гениальность есть особая напряженность целостного духа человека, а не специальный дар.

В том-то и дело, что Бродский обладал специальным даром: он был великий поэт. Но все знавшие поэта, даже только мимолетно встречавшиеся с ним сразу же ощущали в нем крупную личность, великий характер, вот этот целостный дух. И книга Лосева тем хороша, что позволяет не просто проследить жизнь Бродского в биографическом ее развороте, но и дает ясное представление о духовном его облике. Книга Лосева — это, так сказать, «феноменология духа» Бродского. Темы его творчества — это его духовные грани.

Все читавшие Бродского легко определяют его темы. Это прежде всего тема всепобеждающего времени и тесно с нею связанная тема смертности человека и культур — а у Бродского то еще своеобразие, что культуры предстают у него единой, универсальной культурой, которой грозит гибель как таковой именно в нашу эпоху. «Конец прекрасной эпохи» у Бродского (название одной из его книг) — это, если угодно, закат человечества: именно человечества, а не Европы, как у Шпенглера, и не России, как у русских поэтов начала двадцатого века. Этой, так сказать, универсальной гибели у Бродского предстоит одинокий поэт — сильная, осознавшая свою ценность, а потому и ответственность индивидуальность. И тут же, в теснейшей и необходимейшей корреляции — тема поглощения личность и культуры громадными массами нового человечества, «восстание масс», как сказал бы Ортега. Бродский — глубоко пессимистический или, лучше сказать, трагический поэт. И коли трагедия по определению требует катарсиса, то находит его Бродский в творчестве, в орудии поэзии — языке, этой важнейшей детерминанты человека и истории.

У Бродского есть мощный текст — предисловие к роману Платонова «Котлован». Величие Платонова он видит в том, что он показал зависимость утопии от языка, о подчинении истории грамматике, о языковых абсурдах, определяющих мышление и жизнь. И далее:

Никакая другая форма бытия не детерминирует сознание так, как это делает язык… Не эгоцентрические индивидуумы, которым сам Бог и литературная традиция обеспечивают кризисное сознание, но представители традиционно неодушевленной массы являются у Платонова выразителями философии абсурда, благодаря чему философия эта становится куда более убедительной и совершенно нестерпимой по своему масштабу.

Бродский увидел трагедию современности и трагедию истории — как трагедию человеческого духа, как экзистенциальную проблему. Обладая несомненным общественным темпераментом — и это очень убедительно показывает и доказывает Лосев, — Бродский в то же время любые нынешние, злободневные проблемы ставил в самый крупный из возможных масштаб. Лосев:

Аполитичность его проявлялась не в том, что он избегал острых политических сюжетов, а в том, что он отказывался рассматривать их иначе, нежели с точки зрения вечности. Проявления добра и зла в общественной жизни — для него только частные случаи манихейского конфликта, заложенного в природу человека.