Борис Пастернак. Времена жизни

«ЗАЯВЛЕНИЕ ТАСС

В связи с публикуемым сегодня в печати письмом Б. Л. Пастернака товарищу Н. С. Хрущеву ТАСС уполномочен заявить, что со стороны советских государственных органов не будет никаких препятствий, если Б. Л. Пастернак выразит желание выехать за границу для получения присужденной ему премии. Распространяемые буржуазной прессой версии о том, что будто бы Б. Л. Пастернаку отказано в праве выезда за границу, являются грубым вымыслом.

Как стало известно, Б. Л. Пастернак до настоящего времени не обращался ни в какие советские государственные органы с просьбой о получении визы для выезда за границу и что со стороны этих органов не было и не будет впредь возражений против выдачи ему выездной визы.

В случае, если Б. Л. Пастернак пожелает совсем выехать из Советского Союза, общественный строй и народ которого он оклеветал в своем антисоветском сочинении „Доктор Живаго“, то официальные органы не будут чинить ему в этом никаких препятствий. Ему будет предоставлена возможность выехать за пределы Советского Союза и лично испытать все „прелести капиталистического рая“»

(«Правда». 2 ноября 1958 г.).

Студенты Литературного института организовали демонстрацию. За день до собрания двое из молодых поэтов, Юрий Панкратов и Иван Харабаров, пришли к Пастернаку и рассказали, что если они не будут голосовать за его исключение, то их выгонят из института. Он отпустил им завтрашний грех. Из окна своего кабинета видел, что они удалялись, взявшись за руки и радостно подпрыгивая.

Узнав о решении собрания просить о высылке его за пределы СССР, Пастернак был вынужден официально отказаться от премии:

...

«Ввиду того значения, которое приобрела присужденная мне награда в обществе, которому я принадлежу».

Пастернак не только стойко, но и даже почти весело встречал периодически обрушивающиеся на него с 1936 года идеологические налеты. Когда его громили в 1946-м, он поразил своим оживленным видом случайно встреченного на улице знакомого. Книга его стихов, конечно, теперь не выйдет, – ну что ж, зато он сможет спокойно поработать над переводом «Фауста». И все же – в ноябре 1958 года он не избежал депрессии:

...

«Всего лучше было бы теперь умереть, – писал он двоюродной сестре, – но я сам, наверное, не наложу на себя руки».

Если бы не вера в провидение:

...

«То, что со мной случилось и что без моего ведома, на недоступном расстоянии, чудесным образом управляет моим существованием, – так широко и безмерно выше меня…»

Пастернак не посещал церковь, не носил на шее крест, не отправлял церковных обрядов. О своей вере он написал молодой француженке Жаклин де Пруайяр, переписка с которой продолжалась почти два последних года его жизни. Он был безмерно благодарен Жаклин и Жоржу Нива, Мишелю Окутюрье, Элен Пельтье-Замойской за их участие в его делах, связанных с публикацией романа на французском и русском языках. Жаклин была его доверенным лицом, его «заместительницей» на Западе.

...

«Мне выпало большое и незаслуженное счастье вступить к концу жизни в прямые личные отношения со многими достойными людьми в самом обширном и далеком мире и завязать с ними непринужденный, задушевный и важный разговор»

(Н. Б. Сологуб, 29 июля 1959 г.).