Борис Щербина

Выглядел Борис Евдокимович неважно, но, как всегда, не подавал вида, что ему нездоровится. С руководством «Комбината», именно так после ликвидации последствий аварии и возобновления работы уцелевших блоков стала называться Чернобыльская АЭС, были обсуждены варианты осмотра станции высокими гостями, включая посещение нового города атомщиков Славутича.

— Поводов для беспокойства как будто бы не было, — вспоминает Б. Мотовилов, — но Щербина заметно, по крайней мере для тех людей, кто близко и часто с ним общался, нервничал. Да это и понятно — даже ему не так уж часто приходилось встречать, сопровождать и информировать главу партии и государства.

Неувязки начались в день приезда М. С. Горбачева и его свиты. Уже с утра по территории станции бродили ранее никому не известные «операторы» в белой спецодежде, как и положено работникам АЭС. Под их белыми халатами, если внимательно присмотреться, можно было обнаружить оружие и рации. Это была многочисленная охрана генсека. Сам же он в назначенное время не появился. Лишь полтора часа спустя к станции подъехал кортеж черных ЗИЛов, «чаек» и «Волг». Прибыли М. С. Горбачев с Раисой Максимовной, первый секретарь ЦК Компартии Украины, член Политбюро ЦК КПСС В. В. Щербицкий, председатель президиума Верховного Совета Украины В. С. Шевченко, первый секретарь Киевского обкома Компартии Украины Г. И. Ревенко, который, кстати, впоследствии был переведен в Москву и работал главой администрации первого и последнего Президента Советского Союза…

На станции говорили о том, что люди по пути кортежа из Киева в Чернобыль перегораживали дорогу, пытаясь поговорить с Горбачевым. Так или нет, но никаких «выходов в народ» во время этой поездки у Горбачева не было.

— Наспех пройдя по энергоблокам, высокие гости расселись в машины и направились в Славутич, — продолжает Б. Мотовилов. — Чтобы избежать встречи с жителями города, которые стали собираться на главной площади, делегация кружной дорогой подъехала к горисполкому. Там прошло короткое совещание, на котором докладывал Щербина. Он же ответил на немногочисленные вопросы Горбачева.

На прощание сфотографировались у входа в горисполком, расселись по машинам и разъехались. М. С. Горбачев и его свита — в Киев. А Щербина, Израэль, председатель Госком-гидромета СССР, Луконин, министр атомной энергетики СССР, и Велихов, директор Института атомной энергии имени И. В. Курчатова, вице-президент Академии наук СССР, — к своему Як-40, который ждал их на аэродроме летного училища в Чернигове.

Когда взлетели, кто-то вспомнил, что сегодня 23 февраля, День Советской армии. К тому же никто из них в тот день не обедал. Старательные стюардессы быстро накрыли на стол, появился коньяк, несмотря на строжайший запрет того времени.

Борис Евдокимович, отставив рюмку, подозвал своего помощника. Мотовилов взглянул в его лицо и обомлел: оно было белым как бумага. Стюардессы оказались плохо подготовлены к нестандартным ситуациям. К счастью, на борту был опытный человек — Ю. А. Израэль. Он ослабил у Бориса Евдокимовича узел галстука, расстегнул рубашку, наложил кислородную маску.

Наконец лицо Щербины стало розоветь, он заговорил, сумел проглотить таблетки. А помощник в это время вместе с командиром самолета безуспешно пытался дозвониться до Москвы. Як-40 еще не вошел в зону так называемой радиовидимости, а это на той высоте, на какой находился самолет, составляло примерно 120 километров.

К счастью, за эти полчаса полета состояние Щербины оставалось стабильным, и вскоре Мотовилову удалось связаться с Чазовым, министром здравоохранения СССР. После короткого разговора Израэля с Чазовым стало ясно, что это инфаркт, но никто из присутствующих, разумеется, не произнес этого слова.

Когда самолет приземлился во Внукове, прямо на летном поле его ожидал Евгений Иванович Чазов и правительственный ЗИЛ модификации «реанимационная». Бориса Евдокимовича увезли в больницу на Мичуринском проспекте.

— И сегодня я убежден, что отменное здоровье Щербины было подорвано именно в Чернобыле, где он получил не менее 800—1000 бэр (биологический эквивалент рентгена) радиоактивного облучения, — рассказывает Б. Мотовилов. — Убежденность моя не умозрительна: мне досталась доза в 55 бэр, но я значительно реже шефа бывал на разрушенном блоке, поскольку он определил мое место в основном у телефона — для связи с Москвой, Киевом и т. д. Сам же он нисколько не считался с тем, какую опасность таит в себе радиационное облучение.

После отъезда Щербины из Чернобыля оперативную группу Правительственной комиссии возглавил В. С. Возняк. Рабочий день продолжался с 8 утра до 8 вечера. Каждый день в 18 часов проводилось оперативное совещание с участием руководителей всех занятых на работах подразделений, руководства объединения «Комбинат» и дирекции ЧАЭС. Каждое утро в 9 часов по ВЧ-связи Возняк докладывал обстановку Борису Евдокимовичу.