Борис Слуцкий

Шёл сентябрь 1962 года. Готовился XXII съезд КПСС. Всё крутилось вокруг Сталина. Партии надо было окончательно решить вопрос с недавним вождём. На этом фоне писалось чуть не всё литераторами противоположных взглядов, даже если речь шла о поэзии, как в книге Ильи Сельвинского «О времени, о судьбах, о любви». Слуцкий отозвался рецензией на неё. Сельвинский написал ему.

Дорогой Борис!

Поздравляю Вас с праздником[72]. Желаю счастья! Вы его вполне заслужили.

Прочитав Вашу рецензию о моей книжечке, тут же захотел Вам написать, но мне сообщили, что Вы на следующий день уезжаете в Болгарию. Рецензия мне понравилась. Помните у Гамсуна редактора Люнге? Он писал всего 7 строк, но они опьяняли всю Норвегию. Ваша рецензия в этом духе. Большое спасибо Вам за неё.

Тата (Татьяна Ильинична Сельвинская, дочь поэта. — И. Ф.) передала мне, что Вы звонили и что у Вас очень радужное настроение. Вы сказали, что наступает что-то новое и свежее, но об этом нельзя по телефону. Моя практика пока этого не чувствует. «ЛГ» попросила у меня чего-нибудь на праздник. Я дал совершенно невинный диалог в прозе между Лениным и Горьким (из драм<атической> поэмы «Москва молодцов видала»). Отрывок понравился, но ИМЭЛ[73] тут же запретил его без объяснения причин. «Известия» просят тоже чего-нибудь на праздник. Послал им диалог Сталина со статуей Ленина из драм<атической> поэмы «Трагедия мира». Спрашивать ИМЭЛ «Известия» не станут, но и печатать не будут. Но я иду на это: этот диалог пойдёт по рукам, и то, что его не разрешили, создаёт вокруг него ореол. Дай боже, чтобы я ошибся, а правы были Вы. Но ходят ужасные слухи, будто кто-то в ЦК поднял вопрос о... реставрации авторитета Сталина. Пока сорвалось, но у нас ведь всё может быть. Никто не считается с эмоциями народа. А надо бы. Тут речь идёт об авторитете партии сегодня. Это важнее авторитета Сталина вообще.

Жму Вашу руку, дорогой. Привет Вашей красавице-жене.

Ваш Илья Сельвинский.

Сельвинский вряд ли забыл свои тридцатые годы: 21 апреля 1937 года — резолюция Политбюро против его пьесы «Умка — Белый Медведь», а 4 августа 1939 года — резолюция Оргбюро ЦК о журнале «Октябрь» и стихах Сельвинского («антихудожественные и вредные»). Параллельно ему тогда предложили возглавить Союз писателей — он уклонился.

В сороковых — своя история. Его вызвали в Москву с фронта, где он видел место расстрелов керченских евреев и написал стихотворение «Я это видел», широко распечатанное по многим изданиям. Сначала вышли два постановления Секретариата ЦК, от 2 декабря и от 3 декабря 1942 года, в которых партийно-государственный гнев поделили два писателя — Илья Сельвинский и Михаил Зощенко. Общее обвинение — дискредитация подвига советского солдата. Но затем поэта отметили персонально отдельным постановлением Секретариата ЦК от 10 февраля 1944 года «О стихотворении И. Сельвинского “Кого баюкала Россия”».

Сама — как русская природа
Душа народа моего:
Она пригреет и урода,
Как птицу, выходит его.

(«Кого баюкала Россия...». 1943)

В «уроде» усмотрели Сталина, каковой и сам участвовал в работе Секретариата, на котором разбирали дело Сельвинского. Походя вождь обронил как бы в сторонку:

— С этим человеком нужно обращаться бережно, его очень любили Троцкий и Бухарин...