Борис Житков

Неспособность и нежелание критики рассматривать книги для детей как произведения искусства Житков считал настоящим тормозом развития детской литературы. «Автор знает, что он работает вне художественной критики», негодующе писал Житков. «Педагогическая оценка… вовсе не импонирует автору: похвалили, что „дает ряд“, и обругали. Зачем встретилось слово дурак?» Но эта насмешливая отповедь, это негодование по поводу узкоутилитарного подхода к книге, присущего иным критикам и педагогам, нисколько не означали пренебрежения к педагогическому смыслу творчества. Воспитательной миссии писателя Житков никогда не отрицал — напротив, всегда считал ее основной, главной. В своих теоретических статьях он требовал от педагогов и работников детской литературы постоянной, неослабевающей памяти об особенностях детского восприятия мира, об особенностях той поры жизни, когда «каждый день» дает «жаркие новости», когда столько «первых разов», когда само время течет не так, как у взрослых: «Не то что год, а лето какое-нибудь в детстве целая эпоха». Без памяти о детстве нельзя пытаться на детство воздействовать. Сам он помнил детство, все «первые разы» и все «жаркие новости» с необыкновенной живостью, но он бережно хранил эту память и творчески пользовался ею не для того, чтобы, воспроизводя обаятельный детский мир, любоваться им, а для того, чтобы, твердо помня пути, «по которым течет… буйная, озорная и смелая жизнь растущего человека», воздействовать на его сознание и вести его вперед в мир взрослых. Он знал, что ребенок и сам стремится туда, к настоящей взрослой жизни, и это-то стремление и есть «специфика детского возраста», одно из его наиболее существенных и плодотворных свойств. «Конечно, уж это не дети, которые любят быть детьми, — писал Житков, — и без оскорбления принимают взрослые восторги своей наивностью». Тому ребенку, который не развращен пошлыми восторгами перед «искренним детским смехом» и «загорелыми морденками», хочется «скорей взяться за настоящее, за взрослое, за большое, и не пробкой, а свинцовой пулей выпалить из… винтовки…» «Он рвется вперед, в страну взрослых, где надеется уж что наделать».

Все творчество Житкова служило этой цели: ввести детей в «страну взрослых», приобщить их к опыту, накопленному человечеством, показать им действительность — прошлую и настоящую, не скрывая сложности и остроты социальных и психологических конфликтов.

2

Первое, что бросается в глаза каждому биографу Житкова, — это тот долгий и своеобразный путь, которым он шел к литературе. Интересовался он литературой всегда, пробовал писать с юности, а профессиональным писателем сделался поздно, когда ему было уже за сорок, перепробовав до этой поры множество самых, казалось бы, далеких от литературы профессий.

Житков вырос в интеллигентной семье. Отец его, Степан Васильевич, был преподавателем математики, автором учебников; мать, Татьяна Павловна, пианисткой. Дом Житковых был одним из культурных очагов сначала в Новгороде, где в 1878 году поселился Степан Васильевич, исключенный из двух высших учебных заведений за участие в революционном движении, потом, с 1890 года, в Одессе, на военном молу, в порту. В доме бывали профессора, ученые, музыканты. Здесь обсуждались последние книжки столичных журналов, звучали рояль и скрипка; здесь, в кабинете отца, стоял телескоп — маленький, но настоящий, в который можно было разглядеть кольца Сатурна. Дети жили среди книг и нотных тетрадей, среди разговоров о математике, физике, музыке, Толстом, Менделееве, Моцарте. В столе у матери Житкова бережно хранились yотные тетради с собственноручными пометками Антона Рубинштейна — в юности Татьяна Павловна у него училась. Борис Житков с детства играл на скрипке, знал наизусть стихи — сцены из «Горя от ума», главы из «Евгения Онегина», поэмы и стихотворения Лермонтова… Но было у этого дома еще свойство, органически присущее ему и сильно сказавшееся на всем жизненном и литературном пути Житкова: эта семья, как многие передовые русские интеллигентные семьи, жила не в отрыве от народа, а в тесном общении с ним. Преподавая математику в новгородской учительской семинарии, Степан Васильевич в стенах училища не замыкался — он устраивал в селах библиотеки, причем так искусно подбирал сочинения, что они пробуждали в читателях критическую революционную мысль. В Одессе, поступив на службу в «Русское общество пароходства и торговли», Степан Васильевич подружился с мелким портовым людом. У Житковых за гостеприимным столом собирались портовые служащие и моряки: кто приходил искать совета, кто просто отвести душу и посетовать на притеснения начальства, кто попросить, не помогут ли сыну или дочери подготовиться в гимназию. Мать и отец Житкова и его старшие сестры охотно занимались с ребятишками. В те годы, когда семья жила в Новгороде, на лето переезжали в деревню; Борис и его сестры вместе с деревенскими детьми пасли овец, ездили в ночное… А в Одессе, в порту, они гребли и учились плавать вместе с детьми моряков.