Борис Житков

«Уж возьмет Антон инструмент и такую отстругает посуду, что летать по всему морю, по всем берегам — и никакая сила! На веслах — толкни только сама идет. А парусами! Давай только ветру, что крепче, то лучше. Летит — из воды вырывается…»

«Пробовали другие: мерили Антонову посуду и вдоль и поперек. И аршинчиком и шнурочком. Потом по этой мерке и делали. Все, кажись, так! Пошел в море — не то! Так и не знал никто, в чем секрет.

— Талант имеет в руке, — говорили рыбаки».

В этой же книге изображен Житковым и другой плотник, тоже с «талантом в руке», не очаковский — архангельский мастер.

«Поглядел плотник… место, где избу ставить. Глазом прикинул, и уж все у него в голове. Вся изба в голове стоит, вся по бревнышку: и что куда пойдет, и где окно, где дверь, и где печь станет, и как стропилья лягут, и все бабьи угодья взял в расчет. Живая изба у него в голове». Ведь это только художник видит свое создание въяве, все оно у него «в голове стоит» еще до того, как оно родилось во плоти… И тот капитан, что «спиной чувствовал» гряды скал под днищем своего парохода, и те никому не известные, незаметные люди, которые строили яхту «Мираж» и создали ее «жаркой любовью», тоже были на свой лад творцами, художниками — недаром об этих простых тружениках Житков написал почти теми же словами, что и о прославленном творце, Бенвенуто Челлини: «любил жаркой рукой взять воск и лепить из него живую красоту» — ведь это та же «умная рука» простого очаковского плотника Антона, которая «сама уж ворочает куда надо».

Неуважения к труду, надругательства над трудом и человеком труда, неуважения ко всякому мастерству и умению Житков никому не прощает. Его отрицательные герои — это те, кто попирает умение и усилия других. Тунеядцев, наживающихся на чужом труде, Житков изображает с отвращением; отвратительны сытые купцы, губернатор, графиня, барские холуи (из рассказа «С Новым годом!»), отвратительны колонизаторы, попирающие труд и человеческое достоинство китайцев (из рассказа «Урок географии»), отвратителен продажный, желающий нажиться на гибели парохода капитан (из рассказа «Погибель») — «толстенький человек, ядовитый, грязненький. Глазки навыкате. Он ими вовсе не глядел в лицо…»

Неуважения к труду Житков не прощает даже и в том случае, когда речь идет не о людях, а о животных. Рассказ «Про слона» кончается так:

«Прямо стыдно рассказывать, что мы тут увидели. Слоны с лесных разработок таскали… бревна к речке. В одном месте у дороги — два дерева по бокам, да так, что слону с бревном не пройти. Слон дойдет до этого места, опустит бревно на землю, подвернет колени, подвернет хобот и самым носом, самым корнем хобота толкает бревно вперед… Ползет и пихает… Видно, как трудно ему на коленях ползти…

Их было восемь — всех слонов-носильщиков, — и каждому приходилось пихать бревно носом: люди не хотели спилить те два дерева, что стояли на дороге».

Житкову «стыдно рассказывать» о таком неуважении к труду.

Когда же речь идет о неуважении к труду человека, к труду творческому, Житков испытывает не только стыд, но и ненависть.

Ненависть эта вполне закономерна. В произведениях Житкова воплощена мечта, которая и придает им могучую воспитательную силу: мечта о человеке будущего. Кем он может быть — он, человек свободного коммунистического общества, — если не человеком-творцом? Повести и рассказы Житкова живы этой мечтой, проникнуты ею — вот отчего они обращены в будущее, даже те, в которых говорится о прошлом. И вот отчего у Житкова нет врага более ненавистного, чем человек, лишенный воображения, не верующий в творческий труд; такой человек — враг Житкова, враг человека-творца. Житков неутомимо разоблачает его, умея найти его не только в прошлом, но и в нашем, социалистическом обществе.

Конфликту между людьми-творцами и теми, кто ненавидит всякую дерзкую новую мысль, посвящены многие книги Житкова.

О творческой фантазии Житков размышлял еще в самом начале своего писательского пути. Так, 19 мая 1924 года он писал племяннику:

«Не будь фантазии — всему стоп. Все-таки аэроплан создал „летающий конь“ арабских сказок, омоложение — ведьмы и Гёте, подводную лодку — Жюль Верн, и гораздо важнее придумать идею, самую безумную, чем те средства, которыми она осуществится. В арабской сказке есть трубочка, в которую на любом расстоянии можешь увидеть, что в любой части света делается. Не за горами уж это время, когда будет беспроволочная передача изображенья».

В сущности, на тему того же письма, о власти, о силе творческой фантазии, написана книга Житкова «Каменная печать» — книга об изобретателе литографического печатания.

«Все в нем, — говорит Житков, изображая состояние творческого подъема, испытываемого изобретателем, — взгляд, догадка, глаза, слух, обоняние, даже чутье к запаху краски, — все насторожилось, накалилось. И в такие минуты человек видит то, чего обычно не замечает. Ум молниеносно делает выводы, и человек сам не знает и не помнит, как он пришел к заключению — неоспоримому заключению, за которое готов отвечать головой.