Борька (СИ)

В итоге, к заветным бутылям Борис подлетел уже стремительно, обхватил ближайшую, открыл её одним размашистым движением и щедро налил себе аж два стакана.

Настойка получилась прозрачной, жёлтоватой, но почти бесцветной.

Упорный стойкий тон дубового листа щекотал нос уже на расстоянии, а так как настойка была летучая, аромат её был чрезвычайно душистым.

И всё это чувствовалось ещё до того, как "ДУБНЯК" был продегустирован.

Так каким же он был тогда? Каким-то невероятным???

Напиток получился ещё интереснее, чем тот, что он пробовал в первый раз, после контрольной перегонки. Он как будто бы повзрослел, окреп, плавно закруглился и стал завершённым.

Вкус этого напитка, наверное, было бы правильно описывать так: струящаяся ваниль, плотность аромата кофейных зёрен, крепость дуба.

- Чёрт меня возьми, как хорошо, - подумал Борис, и, встряхнувшись и крякнув, налил себе еще.

Но надо было чем-то закусить всю эту роскошь - и тут Борис вспомнил про аккуратно сложенный свёрток со странным голубым содержимым, когда-то найденный им, и переложенный в прохладное место до выяснения всех подробностей. Он порылся, разыскал его и развернул.

- Ну, уж очень похоже на сало, - подумал он, - ну и что, что голубого цвета. Мало ли что может выглядеть не так, как обычно, немножко не так, как мы к этому привыкли. Но некоторые вещи остаются самими собой, несмотря ни на что. Сало оно и есть сало! Чего уж там пробовать-то.

С такими мыслями он отрезал кусок сала, засунул себе в рот и выпил ещё раз...

Чёрная ночь плыла вокруг Бориса, тёплая и густая. Яркие звёзды искрились и сверкали во тьме, то чуть приближаясь, то чуть отдаляясь, зримо подрагивая.

Пространство рядом со звёздами (или это был тёплый воздух?) завивалось, скручиваясь в спирали, разделяясь на струи и вихри.

* * *

Пока Борис проводил время за дегустацией, у домика с самогонным аппаратом появилась тёмная фигура.

Силуэт её был строен, но расплывчат, так что до конца и не было ясно, кто именно скрывается за этим неясным образом.

Некто обошёл вокруг бани, застыл - то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь. Но не раздавалось ни звука, кроме дальних взвизгов девушек у костра.

Ночь была тихой, безоблачной, ясной - тем страннее было то, что рассмотреть этого некто не удавалось, как будто невесомая, но прочная пелена скрывала его от сторонних глаз.

Некто еще раз сделал круг вокруг домика, произвёл ряд пассов, и, наконец, начал стремительно двигаться...

Его рука захватила пучок сорной травы, росшей тут же, возле бани. Крутанув кистью, он замотал на ладонь пучок в несколько спиралей, так что получался уже тугой канат.

Сделав это, таинственный некто связал пучок в узел. Губы его шевелились, он произнёс несколько тихих и неясных слов.

Травы, связанные узлом внезапно выпрямились, но узел затянулся ещё туже. Весь он как будто бы сразу высох и окреп.

Тихое мерцание разлилось над пучком травы.

ЗалОм ожил...

Неясный силуэт удовлетворённо хмыкнул и хлопнул в ладоши...

Он захохотал хриплым голосом - то ли человеческим - так, как хрипло смеются женщины, то ли птичьим - так, как каркают вороны.

И тут же из рук таинственного некто стремительно спустились как будто длинные шёлковые рукава. Он взмахнул ими - и в небо уже вырвалась птица. Она сделала круг над домиком, ещё раз каркнула - и направилась на Запад.

Дегустация Борисова затянулась... Она проходила уже непосредственно у аппарата.

Напиток был настолько хорош, что Борис припадал к нему ещё и ещё, как пчела припадает в цветку.

Он пил, и пил, и пил.

Движения его становились медленными и плавными, и в какой-то момент, сделав рукой широкий жест, он увидел целый шлейф образов руки, тянущихся следом за нею самой.

Пространство искривлялось и плавало, и ничто уже не было неподвижным - ни пол, ни потолок, ни пространство между ними. Как будто слои воды перемешивались и струились, и оплывали, делая неподвижную реальность переменчивой и иллюзорной.

Всё вокруг двигалось, это движение длилось, и вдруг оно застывало.

Стоп кадр мигал, интенсивность вспышек нарастала, становилась всё чаще и чаще... И вдруг, всё снова происходило плавно и непрерывно.

Такое странное состояние Борису нравилось. Он всё глубже и глубже погружался в него.

Снаружи же всё выглядело вот как: ночь была неспокойная - банька ходила ходуном, мелькали какие-то неясные огни, ухала сова.

Всё пространство как-то странно сжималось и растягивалось, и даже вибрировало как тугая пружина.

Мир дрожал как будто бы в лихорадке.

Звёзды падали и гасли, и через некоторое время снова поднимались на небо странными спиралями сквозь туман и вихристые облака, неизвестно откуда взявшиеся.

И через какое-то время нос Бориса зачесался и стал мокрым, и он захотел утереться, но смог - его рука не сгибалась и пальцы на ней срослись. Да и нос перестал быть носом, он оттопырился стал больше.

Борис сделал неизвестным образом последний глоток - и окончательно стал другим, ПРЕВРАТИЛСЯ.

* * *

Нашла его уже утром жена...