Борька (СИ)

И вот настал день, когда, как назло, погода вдруг сделалась совсем нехорошей, причём в мгновение ока. Пошел мелкий снег - и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло.

Борька побежал рысью, параллельно подыскивая себе место в каком-нибудь глухом буреломе, где он мог бы спокойно и безопасно спать ночью. Но он уже не был так разборчив, как прежде. Хотелось поскорее спрятаться от лютой кружащей вьюги.

- Боже ну как же это меня так угораздило и застало - подумалось вдруг ему - ведь даже шкура моя толстая меня не греет. Надо бы скорее забиться куда-нибудь, чтобы пересидеть где-нибудь эту метель. Будь у меня хоть такая шкура, да такой пушистый тулуп, как у зайца - может быть, мне и легче было бы перенести это сейчас?

С этой нерешённой проблемой он всё настойчивее сужал круг своих поисков - ему не терпелось уже залечь.

Порыскав по лесу, он нашёл скопление упавших деревьев, образовывавших некое подобие укрытия. Издалека оно почти никак не выделялось, и это было очень хорошо - никто бы и мог подумать, что среди этих здоровенных стволов, лежащих один на другом, кто-нибудь может обитать.

Борька ещё раз пригляделся, и начал потихоньку пролезать в некое подобие норы, открывавшееся под завалами.

И он уже почти залез, поворочался, умостился... и внезапно понял, что он под этим завалом в этой норе не один. Кто-то тихо, и пока безобидно сопел в её глубине.

.....

Вначале, конечно, пришёл ужас - удушающий панический страх, моментально парализовавший измучившегося Борьку. Его бросило в жар, он застыл, а потом стал потихоньку выгребаться из только что открытого логова неизвестного зверя.

Но, поразмыслив немного, кабанчик стал успокаиваться.

Начал он свои рассуждения с того, что если бы это был крупный и опасный зверь - ему бы уже не поздоровилось, а, может быть, был бы даже мёртв. Но он был жив - и ничего не происходило, и это уже было хорошим знаком.

А маленький зверь в такой большой норе вряд ли стал бы обитать - незачем лисице и даже волку столько места. Эта берлога пригодилась бы медведю...но медведем здесь не пахло.

Как ни странно, ни пахло вообще ничем - это было удивительно. Но определённо кто-то здесь был, и стоило бы выяснить кто именно.

Борька, обцарапавшись о наваленные стволы деревьев, с трудом развернулся мордой к темноте, в которой что-то сопело, и, громко хрюкнув для устрашения, произнёс:

- Эй! Ну кто тут сопит, вылезай-давай. Только тихо и аккуратно - а то ведь я и разнервничаться могу. Выходи, - и нетерпеливо взрыл землю копытом.

Тихое сопение прервалось нам миг, но потом некто тяжело вздохнул, даже захрипел - и из темноты прямо на Борьку выплыла такая же, как и у него, физиономия свина - только седая уже как будто бы.

Он ещё раз вздохнул, и глянул маленькими глазками на Борьку:

- Ну и кого же эта метель принесла? Кто ты такой, чего в мою нору ломишься?

- Я Борька. Укрытия ищу от ветра и снега - вот и залез сюда. А твоя нора/не твоя - не знаю - у тебя ж не написано. Чего это она вообще твоя - те же её не покупал? Так же нашёл, как и я - вот и лежишь в ней. Ты уж приюти меня хотя бы на ночь, а то мне спрятаться негде.

А там, снаружи - сам знаешь, какая метель - буран прямо. Вот здесь проведём ночь - может быть, расскажем друг другу полезного чего-нибудь - глядишь оба и выживем. Как зовут-то тебя, скажи?

- Василичем меня раньше называли. А теперь даже и не называет меня никто - так что я даже и не знаю, как меня звать, - сказал старый кабан, тяжело вздохнул, и начал рассказывать.

21. ВАСИЛИЧ

Василич много пил после смерти жены...

Он остался совсем один.

Занятий у него никаких особенных не было, жил он на пенсию. Её хватало на то, чтобы покупать хлеб, какою-нибудь нехитрую еду... и ежедневно пить.

Пить было трудно. После этого занятия он уставал не хуже, чем тогда, когда смену за сменой работал на заводе.

Руки тряслись, клонилась голова, хрипели лёгкие. Тело его конвульсивно содрогалось, когда он вливал очередной стакан в себя. Но пить , иначе без этого было ещё хуже - и он уже с каким-то остервенением, нужно былозло, вкатывал в себя эти бесконечные граммы - уже без особой надежды на прояснение, или лёгкость и освобождение.

И для него самым приятным и долгожданным был только тот миг, когда он уже терял себя, растворяясь в блаженном ничто. Здесь его уже не было, и никто не мог его вернуть к тем страданиям, которые он испытывал ежеминутно.

С ДНА выдачи - не было.

И он уже почти бомжевал, но пил и пил без устали.

Никому особо Василич не был нужен, поэтому внимания на него никто не обращал - ни соседи, которые вечно были заняты, ни друзья, которых у него и не осталось вовсе.

...Но зато нашлись люди, которые захотели отжать его квартиру, за ящик-два водки (а может и бесплатно - времена наступили нынче и вовсе дикие).

И когда он понял, что это произойдёт - так или иначе - и довольно скоро его могут найти в леске уже прикопанным, или даже вовсе не найти никогда - он предпочёл уйти в деревню сам.