Неолиберализм, или репрессивный либерализм, порой резко критикуемый ниже, – это идеология, которая покинула территорию политики, и, подобно таблетке Вирно, растворилась в обществе, пропитав его сверху донизу. Политическая программа репрессивного неолиберализма отрицает, что он – идеология, но в действительности он приобретает форму всепроникающей криптоидеологии, преподнося себя как единственный «реалистичный» выбор. Более того, неолиберальные принципы рассматриваются как естественные и присущие человеческому поведению. Таким образом, эта криптоидеология отрицает различие между природой и культурой. Культурный продукт, которым является любая идеология, подается как единственно возможное, естественное положение дел. Все прочее игнорируется как наивный вздор и отправляется на кладбище утопических грез. Во главе со своим главным героем – менеджером – неолиберализм вышел за рамки рынка и экономики и проник в другие сферы общества. В сфере образования люди теперь сплошь и рядом рассуждают о прибыли и рентабельности, словно говорят о банке. Даже в политике распространение неолиберального дискурса необычайно широко – от собственно неолиберального до социалистического лагеря. И чтобы не уходить далеко с территории этой книги, то есть из сферы искусства и культуры, я отмечу, что о грантах и финансировании сегодня говорят не как о «покровительстве» искусству и сохранении культурного наследия – теперь предпочитают выражение «государственное вмешательство», будто бы речь идет о неизбежном рыночном регулировании, как своего рода необходимой доле зла. Более того, художник должен быть талантливым предпринимателем, поскольку считается, что культурную деятельность надо оценивать с точки зрения статистических показателей и посещаемости. Не секрет, что сегодня в Европе практически не осталось музея, театра или государственной телерадиостанции, которые избегали бы этой логики накопления. Большинство массмедиа также изменили свою программу в соответствии с требованиями неолиберального мышления. Не говоря уже о «незаинтересованном» научном исследовании, которое без лишних вопросов становится на службу этой логике, чтобы декорировать ее самыми изощренными методологическими выкладками.
В погоне за эффективностью свобода конкуренции рассматривается как универсальное благо, и никому нет дела до возможных потерь. Иногда это выливается бессмысленную логику накопления, наиболее очевидным результатом которой стал финансовый кризис 2008 года.
«Глобализация» – еще один термин, который часто встречается в этой книге. Как правило, им обозначается последняя волна глобализации, накрывшая весь земной шар после падения Берлинской стены. Некоторые критики полагают, что глобализация – это модный термин, который стал настолько избитым, что практически утратил смысл. Развитие глобализации они связывают с появлением первых торговых городов. Трудно возразить этим доводам, однако можно выделить несколько волн глобализации, и для последней из них характерна глобальная гипермобильность людей, денег, товаров и информации. Именно скорость этой гипермобильности отличает новую волну глобализации от предыдущих. Кроме того, сегодняшняя глобализация идет в ногу с набирающей популярность монолитной парадигмой свободного рыночного капитализма, в основе которого лежит уже упомянутый мной репрессивный либерализм. Именно в таком ракурсе глобализация рассматривается в этой книге.
Теоретические разработки, которые лежат в основе большинства представленных ниже эссе, представляют собой продукт алхимического соединения социологии искусства и критической социальной теории. Среди ключевых представителей первой дисциплины следует назвать Пьера Бурдьё, Натали Эник и Бруно Латура, главного архитектора акторно-сетевой теории (далее называемой АСТ). Немаловажную роль здесь также сыграли работы Люка Болтански, Лорана Тевено и Эв Кьяпелло. Вторая «дисциплина» во многом опирается на политико-философские идеи Шанталь Муфф, Паоло Вирно, Джорджо Агамбена, Антонио Негри и Майкла Хардта (хотя к этой критической традиции вполне можно причислить и сочинения Пьера Бурдьё).