Борн

Я подумала, что, вернее всего, это тоже ложь, но от ее твердого тона мне стало не по себе.

– Но их недостаточно для того, чтобы вынудить его приказать мне работать на тебя, я правильно понимаю?

– Видишь ли, Рахиль, быть прямым, как палка, иногда полезно. А бывает, подобная черта характера ведет прямиком на кладбище.

– Еще раз говорю тебе: убирайся.

– А то что? У тебя остался один жук, один паук и нет огнестрельного оружия. И ты понятия не имеешь, где я нахожусь.

Она возникла передо мной, но так, что я не смогла бы пырнуть ее ножом. Это было удивительно, как если бы передо мной появился тигр: редкое, нереальное, завораживающее зрелище.

Ее капюшон был низко опущен, но мой взгляд притягивала одежда, которая оказалась своего рода биотехом. У Морокуньи были густые темные волосы и бронзовая кожа, черты ее лица можно было бы назвать львиными или царственными, если бы не шрам, пересекавший правую щеку, цепляя верхнюю губу. Положа руку на сердце, Морокунья походила на меня куда больше, чем можно было вообразить, вплоть до блестящих глаз и фигуры. Разве что моя кожа была куда темнее, волосы – короче, и я никогда не вела себя так, будто родилась повелевать прочими.

Если бы Морд прямо сейчас спикировал с неба, чтобы сожрать ее, она бы и тогда сохранила самообладание, а может быть, даже нашла способ испортить ему аппетит.

– Теперь ты меня видишь, – сказала Морокунья. – И?

– В последний раз тебе говорю: проваливай, – не отступала я.

Она улыбнулась. От ее улыбки стало светло, как от солнца, невозможно было это отрицать. От нее так и веяло опасным чувством собственного достоинства.

– Ты – ценный товар, – произнесла Морокунья. – У тебя должно быть все: счастье, смелость и цель. Тебе не следует жить, будто крысе в норе. Но, кажется, мне так и не удалось тебя переубедить. Так что до поры я с тобой прощаюсь, Рахиль.

Капюшон поднялся над ее головой, словно живое существо, замерцал, растворяясь в воздухе, послышался легкий шелест – знак порывистого движения, с которым Морокунья исчезла. А я осталась стоять разинув рот. Похоже, ей повезло, и она нашла некий камуфляжный биотех, идеально растворявший ее в окружающем, что придавало маскировке масштабность и основательность, делая непохожей на примитивную тантамареску, кое-как вписанную в пейзаж.

Я не имела понятия, ушла ли она на самом деле. На вершине холма было пусто, если не считать меня саму, находящуюся в полной прострации. Следующие несколько дней мне то и дело мерещилось, что Морокунья рядом и следит за мной. Приходилось с великим трудом убеждать себя, что никого нет. Что она занялась другими вещами, другими планами, другими людьми. И хотя Морокунья мне не нравилась, из-за того, как она тогда смотрела на меня, в голове угнездилась неприятно-странная мысль: пусть я и не знаю ее, но она меня знает.

Я нашла Чарли Х там, где она указала. На его теле не видно было ни единой раны. Только ужас, застывший на мертвом лице, словно перед смертью он увидел другую ипостась Морокуньи. Ее истинную ипостась.

* * *

И вот, три года спустя дух Морокуньи проник в наше жилище, встряв между мной и Виком. Ее логово находилось далеко на западе, в руинах обсерватории, но она нашла способ повлиять на нас, потому что мы оказались слабы, наши припасы – ограничены, и Вик не видел иного выхода. На самом деле, она нашла путь в Балконные Утесы, поскольку всегда незримо там присутствовала.

Борн на потолке как-то притих, наши голоса зазвучали громче, а тон Вика сделался оборонительным.

– Мы не покинем Балконные Утесы, – объявила я.

И мы не покинем Борна. Я жутко устала и была вдрызг пьяна, но вот это понимала четко.

– Нам и не потребуется куда-то переезжать, – неуверенно сказал Вик. – Сюда придут другие люди, помогут нам все здесь укрепить. Мы же живем здесь совсем одни. Неужели ты думала, что так будет вечно?

– Но это длится уже довольно долго, Вик, – сказала я и сунула в рот еще одного гольяна, наверное, уже пятого. Мы оба вели себя так, словно наши запасы алкоголя были неограниченны.

– Нам просто повезло.

– Почему сейчас, Вик? Скажи, почему она просит этого именно сейчас?

– Наверное, планирует что-то серьезное. И, думаю, она близка к цели, – прошептал Вик, как будто Морокунья могла нас подслушать, чем только больше взбесил меня.

– А как она с тобой связалась? Подкараулила, когда ты толкал наркоту? Надавала тебе кучу обещаний, которые не собирается выполнить, и ты сам это знаешь. И вообще, как ты вернулся? Почему она тебя отпустила?

– Морокунья не просит. Она говорит. Так теперь обстоят дела: она говорит, что делать, и люди делают.

Я представила Морокунью на одном холме, а Вика – на другом, общающихся с помощью знаков или флажков.

– Так кто с кем связался, Вик? Ты с ней или она с тобой?

Он что-то пробормотал, поднялся, ухватился руками за спинку стула и раза два стукнул его ножками по полу.

– Он говорит, что связался сам, – доложил с потолка Борн.

– Не вмешивайся, Борн! – заорали мы дуэтом.

– Но ты же сама сказала, что не расслышала. Я подумал, что тебе интересно узнать.