Бородино

В этом замке Бехбург я был однажды на дне рождения. Причем тогда мне впервые довелось посмотреть на Амрайн сверху. Южный склон Юры я до того момента тоже никогда не видел с этой перспективы. Вид на Швейцарское плато был просто грандиозен. Во время праздника я не раз заходил и в висячий сад, бывал там и в сумерках, и ночью — чтобы взглянуть на окружающие земли или чтобы снаружи заглянуть в пиршественный зал, одновременно держа правую руку на бруствере, чтобы прощупать пульс замка. Я люблю этот замок, Биндшедлер. Ну а кто, собственно, не любит замков? Недавно я прочитал книжку о замках Луары, довольно бегло ее просмотрел — и выяснил, что эти замки очень интересовали Бальзака, некоторые из них даже попали в его книги. Я стал думать о Бальзаке лучше.

Всякий раз заново для человека оказывается сюрпризом, Биндшедлер, что местность, импонирующая человеку, сразу вызывает в памяти образ женщины, и ты непроизвольно приписываешь ей историю жизни, обязательно связанную с обсуждаемой местностью и обладающую красноречивыми, хотя и юношескими, достоинствами. Причем выдуманные истории жизни всегда оказываются проще, чем реальные». Он отступил на шаг. Снаружи слышались вопли, гудки, беспорядочный барабанный бой.

«Так вот, значит, речь у нас шла о замке Бехбург, который сейчас выглядит несколько иначе. Теперь к замку ведет аллея. У меня она всегда связана с Рильке, с его „Осенней песнью“. И когда я по этой аллее шагаю, Райнер Мария Рильке тут же присоединяется и шагает вместе со мной. И восточная башня Бехбурга кажется мне тогда башней замка Мюзот, где Рильке заканчивает свои „Дуинские элегии“, где на него находит ужасающая немота, в этой атмосфере его сводит в могилу болезнь, а далекая возлюбленная преданно ухаживает за ним до смерти — находясь далеко от Мюзота», — сказал Баур и добавил, что День солнцестояния празднуется теперь раз в три года.

Катарина тем временем отнесла всю посуду на кухню и сразу приступила к мытью. Мы предложили свою помощь, она отказалась.

Снова отправились в путь, спустились вниз по лестнице, вышли на террасу и остановились. Баур указал на фруктовый сад, говоря: «Вон в той низине стоял обрубок ивы, прутья которой действительно шли на плетение корзин, а плел их Якоб-корзинщик, тот, что жил на склоне и был не только корзинщиком, но и пасечником, коз разводил и за деревьями ухаживал. В этом саду тоже есть деревья, которые он прививал. Он применял прививку черенков в расщеп. Просто никакого другого способа не знал. Якоб-корзинщик был большим ретроградом. Например, он не терпел у себя электрического света. Перед домом у него рос каштан. А под каштаном был колодец, в каменной нише которого он замачивал ивовые прутья, чтобы они сделались гибкими. Якобу-корзинщику открывался вид на долину, на лес, над которым весной дымилась цветочная пыльца, словно желтые облака невиданной величины. Небо тоже необычайно красиво смотрелось с его участка. Якоб-корзинщик вовсю использовал это преимущество и сделался знатоком погоды, соглядатаем сил небесных. А в синеве его глаз была частица амрайнского неба в ту пору, когда расцветает луговой шалфей. — Баур провел рукой по голове, ладонь его задержалась на затылке, пока он разглядывал Большую Медведицу, раскинувшуюся над Юрскими горами. — А сегодня от той ивы ничего уже и не осталось», — добавил он под конец.

Было зябко, посмотрели на градусник, висевший в беседке: минус два. Что поделаешь, февраль на дворе. Температура к утру может опуститься еще на три-четыре градуса. А днем погода уже, собственно говоря, теплая и солнечная, десять-двенадцать градусов тепла. Возможно, в марте февральская неустойчивость продолжится.

Когда мы вошли в нижнюю комнату, Баур указал на глиняные плиты со словами: «Здесь когда-то раньше стояла печка с подогреваемыми сиденьями, не кафельная, а облицованная песчаником. Однажды трубочист отсоветовал ею дальше пользоваться. К тому же выяснилось, что стену за печкой повело и она все больше выпучивается — пришлось ее срочно заменять. Решили дымоходы не перекрывать, и вместо печки построили камин. Кузина Элиза частенько стояла, прислонившись к этой печке, вся в черном, худая, с покрасневшими глазами. Локтем правой руки она опиралась обычно на верхнюю плиту-сиденье, рассказывая нам про жизнь, в основном про ту, которая шла на другом берегу реки. Вот так, Биндшедлер, она у меня в памяти и осталась — как кузина Элиза, стоящая у печки, и повешена эта картина на южный склон моей души». Баур шмыгнул носом довольно демонстративно и зашагал взад-вперед, на разворотах пружинисто прочерчивая в воздухе полукруг правой ногой.