Читаем Бородино полностью

Детская карнавальная процессия миновала бывшее подворье майора кавалерии, прах которого, говорят, был развеян из дырявой урны по ветру в буквальном смысле этого слова. Прошла мимо бывших угодий Иоахима Шварца, которые прежде тоже находились по ту сторону местной речки, текущей сейчас где-то под тротуаром. Оставила слева ресторан, где Баур с одноклассниками в память о погибших школьных товарищах вкушали копченую колбасу с красным вином и хлебом. У края дороги, в ветвях, извивались бумажные змеи. Конфетти продолжало сыпаться прохожим в лицо или за шиворот. Парочка с коляской немного подотстала. Слышался как будто скрип колесных ступиц. Многие дети сдвинули свои маски на затылок, и казалось, что они пятятся задом. Барабанщик во главе колонны вовсю обрабатывал, обстукивал пластиковую мембрану. Глядя на стену, увешанную плакатами, я попытался представить себе белую детскую маску с бубенчиками под костюмом, которой приходилось в одиночку шагать по Амрайну, потерявшись под вечер первого дня карнавала. Именно в этот момент опять показалась стая голубей, летящая на запад. Через несколько минут голуби пересекли детскую маскарадную процессию в восточном направлении. Пройдя через подземный переход, вышли на площадь, на которой рядком стояли сплошные магазины. Здесь барабанщик остановился. Море масок заполонило площадь. «Вон там, Биндшедлер, стояла красная гостиница, ее потом снесли! — сказал Баур, кивком головы указывая на торговый центр „Кооп“. — В красной гостинице была штаб-квартира духовой музыки. Слышишь, Биндшедлер, по весне, когда ее снесли, окрестные каштаны ночи напролет проводили в сомнениях, растить ли им и нынче из своих почек новые голубиные крылья. А осенью, когда они все-таки вырастили из почек листья, они лежали, сброшенные, голубым эхом — подобные мертвым птицам». Баур улыбнулся, провел рукой по лбу. Над торговым центром стояло белое облако. Я перенес тяжесть тела с правой ноги на левую, прислушался к трещоткам, трубам и тамбуринам.

«Красная гостиница была построена в конце того века, типичный фин-де-сьекль. Вход в ресторан, пара ступенек наверх, располагался на северо-западном углу. С восточной стороны к гостинице был пристроен мясной магазин, собственно, филиал конторы Иоахима Шварца. Дальше шла еще одна пристройка, универмаг, теперь все это как раз и называется „Кооп“. Там работал один управляющий, он еще фигурирует на снимке с гимнастами, который висит у моей дочери над столом, ну, ты знаешь, тот самый снимок, который под определенным углом зрения отливает перламутром, а сделано фото перед пивоварней. Раньше здесь главная улица проходила, потом вела через железнодорожные пути, и, стоя перед барьером, когда опускался шлагбаум, можно было причаститься колбасному магазину, впрочем, только вприглядку, через сетчатку, — тому самому колбасному магазину, владелец которого одним из первых в Амрайне завел себе автомобиль, причем не обыкновенный какой-нибудь, а такой очень спортивный, практически гоночный. А в ветвях могучей липы, которая до сих пор стоит, запутывалось небо, особенно осенью, когда над Амрайном задувал драконий ветер, превращая телеграфные провода в струны арфы и разучивая зимнюю песню, поначалу совсем тихим голосом.

Эта площадь была своего рода эпицентром карнавала. Приезжие общества гимнастов, и среди них самый активный — кружок из Инквила, выступали здесь с танцевальными программами, показывали танцы — негритянские, индейские, цыганские. В цыганских во время танца ударяли в тамбурины кулаками, били по локтям и коленям. А потом неделями напролет мы пытались передать мальчишкам искусство цыганских, индейских и негритянских танцев, стремясь подражать образцам в одежде, вооружении и музыкальных инструментах. И то же самое вооружение мы использовали осенью, в пору традиционных сражений, под звуки арфы драконьего ветра», — рассказывал Баур. Он подвергся нападению в виде пригоршни конфетти, которую, проходя мимо, бросила ему прямо в лицо дама с детской коляской, сделав вид, как будто так и надо. И вправду, теперь было хорошо слышно: ступицы и оси детской коляски требовали смазки. И еще вблизи отчетливо видно было покачивание коляски, вызванное кривыми ободами, зато из поля зрения ускользнуло ее содержимое, о котором у Баура уже сложилось свое мнение. Парочка с коляской удалилась в сторону пивоварни, подтверждая подозрения Баура, что именно паре с детской коляской и детской маске с лошадками или санками под белым костюмом предстояло выступить на карнавале в одиночку, одиноко или, так сказать, потерянно.

Продвинулись на несколько шагов вперед. Баур стряхивал с плеч конфетти. Торговый центр походил на теплоход: вот первая палуба, вторая, третья, — но до парохода с Миссисипи явно не дотягивал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2013 № 11

Бородино
Бородино

Открывается номер коротким романом Герхарда Майера (1917–2008) «Бородино» в переводе с немецкого Ирины Алексеевой.Это роман-элегия: два друга преклонных лет, гость и хозяин, бродят по маленькому городку в виду Юрских гор, мимоходом вспоминая прошлое и знакомых, по большей части уже умерших. И слова старого индейца из книги, которую хозяин показывает гостю — камертон прозы Герхарда Майера: «"Что такое жизнь?" Это свечение светлячка в ночи. Это вздох буйвола зимой. Это маленькая тень, скользящая по траве и исчезающая на закате». Русская культура и история — важная составляющая духовного опыта обоих героев романа. И назван он так странно, быть может, и потому, что Бородинская битва — удачный символ драматического противостояния, победы и одновременно поражения, которыми предстает земное существование человека.

Герхард Майер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Когда Бабуля...
Когда Бабуля...

Ноэль Реваз [Noelle Revaz] — писательница, автор романов «Касательно скотины» [«Rapport aux bêtes», 2002, премия Шиллера] и «Эфина» [ «Efina», 2009, рус. перев. 2012].Ее последнее произведение — драматический монолог «Когда Бабуля…» — рассказывает историю бесконечного ожидания — ожидания Бабулиной смерти, которая изменит все: ее ждут, чтобы навести порядок в доме, сменить работу, заняться спортом, короче говоря, чтобы начать жить по-настоящему. Как и в предыдущих книгах Реваз, главным персонажем здесь является язык. Если в ее первом романе это простонародная, корявая речь неотесанного крестьянина Поля, предпочитающего жене своих коров; если во втором романе это, наоборот, лирический, приподнятый язык несостоявшегося романа мужчины и женщины, чьи любовные чувства не совпали во времени, то этот монолог, в котором звучит множество голосов, выстроен по законам полифонии; они переплетаются, дополняют или, напротив, резко прерывают друг друга, отображая сложную симфонию чувств героев, которые ждут, как герои знаменитой пьесы Беккета «В ожидании Годо», исполнения несбыточного. Эти голоса, анонимные, стилистически абсолютно разные, невозможно приписать ни женщинам, ни мужчинам, да это и неважно, — все они говорят об одном, спрашивают одно: когда же наконец Бабуля умрет, скончается, преставится, отдаст Богу душу, протянет ноги, даст дуба, ляжет в могилу… этот список можно продолжать долго: текст насчитывает около семидесяти синонимов глагола «умереть», и уже одно это ставит перед переводчиком интереснейшую лингвистическую задачу. Итак, изменится ли жизнь к лучшему, когда Бабуля…?

Ноэль Реваз

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги