Бородино

Как-то раз перед толпою
   Соплеменных гор
У Казбека с Шат-горою[3]
   Был великий спор.
«Берегись! – сказал Казбеку
   Седовласый Шат, –
Покорился человеку
   Ты недаром, брат!
Он настроит дымных келий
   По уступам гор;
В глубине твоих ущелий
   Загремит топор;
И железная лопата
   В каменную грудь,
Добывая медь и злато,
   Врежет страшный путь.
Уж проходят караваны
   Через те скалы,
Где носились лишь туманы
   Да цари-орлы.
Люди хитры! Хоть и труден
   Первый был скачок,
Берегися! многолюден
   И могуч Восток!»
«Не боюся я Востока! –
   Отвечал Казбек, –
Род людской там спит глубоко
   Уж девятый век.
Посмотри: в тени чинары
   Пену сладких вин
На узорные шальвары
   Сонный льет грузин;
И склонясь в дыму кальяна
   На цветной диван,
У жемчужного фонтана
   Дремлет Тегеран.
Вот у ног Ерусалима,
   Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима
   Мертвая страна;
Дальше, вечно чуждый тени,
   Моет желтый Нил
Раскаленные ступени
   Царственных могил.
Бедуин забыл наезды
   Для цветных шатров
И поет, считая звезды,
   Про дела отцов.
Всё, что здесь доступно оку,
   Спит, покой ценя…
Нет, не дряхлому Востоку
   Покорить меня!»

«Не хвались еще заране! –
   Молвил старый Шат, –
Вот на Севере в тумане
   Что-то видно, брат!»

Тайно был Казбек огромный
   Вестью той смущен;
И, смутясь, на север темный
   Взоры кинул он;
И туда в недоуменье
   Смотрит, полный дум:
Видит странное движенье,
   Слышит звон и шум.
От Урала до Дуная,
   До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
   Движутся полки;
Веют белые султаны,
   Как степной ковыль;
Мчатся пестрые уланы,
   Подымая пыль;
Боевые батальоны
   Тесно в ряд идут;
Впереди несут знамены,
   В барабаны бьют;
Батареи медным строем
   Скачут и гремят,
И, дымясь, как перед боем,
   Фитили горят.
И, испытанный трудами
   Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
   Генерал седой.
Идут все полки могучи,
   Шумны, как поток,
Страшно-медленны, как тучи,
   Прямо на восток.

И, томим зловещей думой,
   Полный черных снов,
Стал считать Казбек угрюмый
   И не счел врагов.
Грустным взором он окинул
   Племя гор своих,
Шапку[4] на́ брови надвинул –
   И навек затих.

Сон

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Тамара