Бородинское поле

- Я собирался к тебе в четверг. А сегодня прихожу на работу - висит объявление: в четверг партсобрание. Вот я и решил сегодня навестить. - Он сел на краешек койки, открыл портфель и начал доставать помидоры, виноград, груши, говоря: - Тебе надо поправляться, набираться сил.

- Куда столько? - проговорил Игорь. - Целый магазин "Овощи-фрукты". Я еще не съел те, что мама привезла. А сегодня Валентина Ивановна пополнила мои запасы. И вообще скажите там всем, чтоб приезжали ко мне порожняком. И пореже. Зачем лишние хлопоты, беспокойство? Добираться далеко, время терять.

- Ты на чем ехала? - спросил Олег Валю.

- На электричке, а от вокзала пешочком.

Олег это знал, но вопрос был задан неспроста, скорее для Игоря, для большей убедительности, что встреча его с Валей случайна.

- Вот не знал - я б тебя захватил. Я на машине.

- Я могу надеяться на обратном пути воспользоваться вашим личным транспортом? - шутя сказала Валя.

- Вполне, - ответил Олег.

Итак, из больницы они вышли вместе. В машине Валя, возбужденная и счастливая, дотронулась до его руки и сказала ласково и нежно:

- Ты ненормальный. Ты совсем мальчишка, беспечный, сумасбродный.

- Прости, но я не мог больше, я должен был увидеть тебя. У меня было такое состояние, что я не мог с собой совладать.

- Было бы хуже, если б я приехал к тебе домой.

- Ни в коем случае! Галя, кажется, и так что-то подозревает. Но ты не должен был сюда сегодня ехать. И никакого партсобрания у тебя в четверг нет, все это ты придумал для Игоря и Варвары Трофимовны. Родной ты мой безумец! Ты думаешь, мне не хотелось видеть тебя? Я места себе не находила. Прости, мы куда едем?

- В гостиницу, в наше "Золотое кольцо". Пообедаем, посидим в твоем ресторане. Я так соскучился по тебе. Нет, ты не в состоянии этого понять.

- Да где уж мне понять! Я же сельпо. А ты мосторг, - безобидно шутила она, и радостная улыбка не сходила с ее порозовевшего лица.

В уютном зале ресторана они облюбовали свободный столик, приютившийся у глухой стены. Не виделись всего полмесяца, а им казалось, что с последней встречи прошел год. Смотрели друг на друга тающими глазами, говорили какие-то незначительные, неважные слова, не соответствующие их взглядам. Валя достала из сумки томик Пушкина и подала Олегу:

- Чтоб не забыть. Это ваш, Галинка брала у Варвары Трофимовны для Игоря.

Олег взял книгу, открыл с загнутым уголком страницу - обратил внимание на пометку у стихотворения "Элегия", прочитал его вслух, признался:

- Удивительно, странно - не помню я этих строк. А возможно, и не знал. Невежды мы. А ведь это меня касается, лично, персонально и конкретно: "Порой опять гармонией упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь…" Сколько раз я упивался гармонией в архитектуре, в творениях великих зодчих. Именно ее, гармонию, я ставил превыше всего, за что награждался всевозможными пакостными ярлыками, вроде "ретрограда", "консерватора". Гармония - душа прекрасного. Там, где нет гармонии, там не ищите красоты. Не пугайся, пожалуйста, этого слова - красота. Противники гармонии осмеяли его, опошлили. Прекрасное всегда было, есть и будет вершиной человеческого духа.

- "Над вымыслом слезами обольюсь…" - перебила его Валя. - Сказано просто, изящно и правдиво. Меня касается, как ты говоришь, персонально. Сколько раз плакала и в театре, и в кино, и за чтением интересной книги.

- А вот это касается нас обоих: "И может быть - на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной".

Что-то грустное и светлое сверкнуло в глазах Олега и в тот же миг отразилось на лице Вали. Он знал, что для него это последняя любовь, трудная, необыкновенно сложная, со многими "но". Для него… А для Вали? Для нее, возможно, и не последняя, хотя сама она так не думает, и тоже трудная и светлая.

- "Прощальной"? - как-то встрепенувшись, тихо переспросила она. - Зачем "закат"? И почему "печальный"? Я не хочу - ты слышишь? Не хочу ни заката, ни печали, ни прощальной. "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать".

Эта внезапная искренняя вспышка глубоко тронула Олега, и ответ на нее она прочла в его молчаливом очарованном взгляде, выражавшем и радость, и полное согласие с ней. Ему захотелось прильнуть губами к ее родниковым глазам, и, подавив это немыслимое желание, он сказал:

- Завтра встретимся у меня в мастерской. Хорошо? Ты придешь?

Она кивнула, прикрыв глаза веками, и шепотом сладостно и проникновенно произнесла:

- "И ведаю, мне будут наслажденья меж горестей, забот и треволненья".

А он, машинально перебирая рассыпанные страницы книги, остановил свой взгляд на двух строчках и затем, словно в ответ на какие-то свои мысли, вслух прочитал:

Служенье муз не терпит суеты.
Прекрасное должно быть величаво.

- Ты слышишь, художник-творец, это опять же касается, нас с тобой персонально. То, о чем мы только что говорили, вспомнив Пушкина. Выходит, мы с ним заодно. Мы и Игорь. Это его пометки: стало быть, легло на душу. Меня это радует. "Прекрасное должно быть величаво"!

3