Ряды кроватей в большой комнате терялись в темноте. Они все были пусты, кроме одной, той, возле которой стояло кресло. Большое, мягкое, с высокой спинкой, на которую так удобно откидываться, с мягкими широкими подлокотниками, на которые так и тянет опустить руки. Сидящая в кресле так и сделала. Это была странная картина: возле больничной кровати стояло роскошное кресло, в котором сидела девушка, одетая в вечерний наряд. На ней было черное платье без рукавов с воротником-стойкой, богато украшенное серебряной вышивкой. По бокам прямого узкого платья были сделаны разрезы высотой чуть выше колена, открывая стройные ножки, обутые в атласные лодочки на невысоком каблуке. Возле них, сбоку, стояла корзинка, распространяющая одуряющие ароматы. Насыщенного каштанового цвета волосы, иногда отливающие в неверном свете единственной свечи винной краснотой, были забраны в высокую прическу, украшенную серебряными, с алыми камешками, шпильками. Девушка, одетая столь странно для Больничного крыла, сидела так уже долго, и можно было подумать, что она спит, если бы не открытые глаза, в которых мелькали тени нелегких размышлений. Лежащий на кровати чуть дернулся, и она встрепенулась, внимательно наблюдая за ним. Вот дернулись пальцы, пытаясь сжаться в кулак, потом участилось дыхание, чуть вбок повернулась голова. Потом задрожали ресницы. Несколько попыток, и глаза немного приоткрылись, открывая мутную зелень расфокусированного взгляда. – Сейчас, сейчас! – откуда-то из глубины появилась женщина в чепце и белом фартуке, надетом на длинное платье. – Напугали вы нас здорово, мистер Поттер. Вот, пейте. Все уже выписаться успели… теперь это… а вы все еще у нас. Теперь выпейте это, и вам придется здесь пробыть еще не один день, и последнее, прежде чем вас можно будет выписать. Ну-ка, что у нас? – и мадам Помфри принялась водить палочкой, накладывая диагностические чары. – Что ж, лечение вам все еще требуется, именно это я и говорила, но ваша жизнь больше вне опасности. Мисс, вы бы шли, праздник, как-никак, – она сочувствующе обратилась к девушке. – Мадам Помфри, вы сами говорите – праздник. Можно я немного посижу с Гарри, если ему это можно? – Гермиона просительно улыбнулась медиковедьме. – Как же вам повезло, иметь таких друзей. Хорошо, но не долго. Как только он зевнет, вы уходите. Договорились? – Как только он начнет зевать, я ухожу! – согласно закивала Грейнджер. После ухода Помфри повисла тишина. – Мне очень жаль, мой лучший друг, – нарушила тишину юная девушка. – Мне очень, очень, очень жаль. – Я это уже осознал. Но как же это больно. Прости, но я не хочу говорить об этом. Ты мне лучше скажи, что ты, такая красивая, здесь делаешь? – Рождество, – она пожала плечами, не считая больше нужным дальнейшие объяснения. – Рождество. Значит, там идет бал. А Сириус мне обещал, что мы проведем его вместе, – на этих словах Гарри закрыл глаза и прерывисто вздохнул. – Тогда почему ты здесь, а не там? – В моей жизни будет еще достаточно балов, на которых я натанцуюсь. Но в моей жизни вряд ли будет еще один такой друг, как ты. – Герми, я… А что со мной? – до Поттера только теперь дошло, что он так и не знает, почему он здесь. – С тобой… Я могу тебе сказать только мои догадки. Никому из нас не сказали, в чем дело. Мне пришлось выяснять это самой. – Я тебе верю. И зная тебя, вряд ли они будут далеки от истины. Только подожди. Добби. – Гарри Поттер, сэр! Добби так жаль сэра Гарри Поттера… – Добби, не надо. У меня болит голова, да и времени не так много для разговора. Ты лучше скажи, здесь есть кто-нибудь еще, и нас никто не подслушивает? – Здесь только подруга Гарри Поттера, сэра, и женщина, которая лечит сэра Гарри Поттера. – А ты не можешь определить, есть ли здесь какие-нибудь заклинания, которые… ну, не знаю, могут быть наложенные для запоминания разговоров? В этот раз Добби молчал дольше. – Нет, Гарри Поттер, сэр. Здесь больше ничего нет. Только на господине есть чары, которые говорят женщине, что вы проснулись или вам плохо. – Хорошо, Добби, спасибо. Ты можешь идти. – Разведка? – иронично приподняла бровь Гермиона. – Ага. Так что там со мной? – Когда МакГонагалл повела тебя к директору, то сразу же начались предположения, что случилось. А через несколько минут все ощутили, как пол под ногами дрогнул сначала раз, потом другой. Но не как при землетрясении, а будто бы… как бы сказать… Чувствовал хотя бы раз, когда забивают сваи под строительство, как дрожит земля? Вот именно такое чувство. Я потом поспрашивала тех, кто был в то время здесь, в лазарете. Тебя принес через камин на руках Снейп, следом пришли Флитвик и МакГонагалл. Вокруг тебя сразу же началась жуткая суета, и начали одно за другим вливать зелья. На тот момент еще хватало серьезно раненых, но возились именно с тобой. Потом Снейп куда-то умчался, а Флитвик начал махать палочкой, выстраивая вокруг тебя радужную сферу. Потом опять через камин вернулся Снейп, они задернули ширму и наложили звуконепроницаемые чары. Я выпытала каждое движение палочки Флитвика, и цвет тех зелий, что тебе вливали. Судя по всему, это было Болеутоляющее, Укрепляющее, Кроветворное, Стабилизирующее и Восстанавливающее. А сфера – что-то из разряда Стазиса. Вот мне и самой интересно, что же могло случиться в кабинете директора. Что был магический выброс – это без вопросов, но помимо этого было что-то еще. Не поделишься? – Не знаю. Я сам не понимаю, что тогда произошло. Помню, что директор сказал мне о гибели Сириуса, и на этом все… – Что ж, рано или поздно все выяснится. – Герми, мне аж стыдно. Ты такая нарядная, красивая и сидишь рядом со мной, хотя должна танцевать. – Если кое-кто не потерял всю память, то этот кое-кто должен вспомнить, что приглашал меня на Рождественский бал. Я приглашение приняла, вот мы и проводим его вместе. – Герми, я… Прости, если…, но… В-общем, я…, ты…, мы… не, я… – Как информати-и-вно-о-о, – насмешливо протянула она, – куда же делось твое красноречие? Ладно, – сдалась она, видя волнение Гарри, и боясь, что ему из-за этого может стать хуже. – Просто, тогда, из-за статей Голоса, меня сочли подходящей невестой для вторых, третьих сыновей. Умная, для магглорожденной – довольно сильная, с приданым. Так что мне и самой выгодно, чтобы меня считали не только другом, но уже и вероятной невестой некоего юноши. Так что не бери в голову, я всегда отдавала себе отчет, что для тебя я только друг. – Герми, спасибо! И прости меня. – Не за что благодарить. А вот просить прощения – да. Видишь ли, про Австрию, штопку белья и охоту на садовых гномов я говорила только одному человеку, и как эта информация попала к Голосу, я просто ума не приложу. – Герм? Ты… ты… – Будь осторожнее, друг мой. Ты допустил слишком много ошибок в прошлом году. И прячь взгляд. Мимикой ты владеешь превосходно, а вот зеркалом души – нет, – девушка встала, разглаживая платье, потом наклонилась за корзинкой и поставила ее на кровать. – Или прячь глаза за ресницами, или не смотри на него так часто. Столько любви и нежности, сколько появляется в твоих глазах при взгляде на него, твой взгляд не выражает ни к кому. Ты сам себя так сдашь. Ладно, не буду тебя больше утомлять, ешь, это немного вкусностей с праздничного стола, и выздоравливай поскорей. Процокав каблучками, девушка покинула Больничное крыло, оставив за спиной сидящего в одиночестве брюнета, бессмысленно таращившегося на корзину на своих коленях. * * * – Северус, что произошло? Мне нужен отчет очевидца. – Милорд… – СЕВЕР!!! – двери кабинета распахнулись, и туда разъяренной мантикорой влетел встрепанный лорд Малфой. Не обращая внимания ни на Лорда, ни на троих Лестрейнджей, Розье, Эйвери, Нотта, Гойла, Кребба, Паркинсона, Руквуда и Макнейра, он кинулся к своему любовнику. Не для того, что бы обнять, а чтобы одним ударом свалить его на письменный стол и навалиться сверху, прижимая спиной к столешнице. – Какого хрена происходит?