— Как дикари? — произнес я, не мене довольный выбором своей возлюбленной Джейн.
— Именно, любимый мой! — сказала она, ложась в листья пальм, как на сеновал. Их было здесь много. Возможно, эта рыбацкая хижина аборигенов была здесь построена как некое хранилище этих самых пальмовых листьев. Потому, как их тут было под самый не высокий ее потолок. И можно было буквально, закопаться в эти большие объемистые как опахала листья.
Джейн раскинулась передо мной, упав навзничь. Разбросав руки в стороны. И позвала меня к себе, маня с нетерпением дикой жаждущей любви самки теми руками. Я лег к ней. И она забросала нас обоих теми пальмовыми листьями до самой головы. Джейн впилась губами в мои губы. И расстегнула пальчиками свой полосатый из тонкого, почти прозрачного шелка купальника лифчик. Она, сверкая во мраке своими черными, как эта темная звездная холодная ночь переполненными любовными чувствами глазами. Сняла его, полностью, подползая на голой черной от загара спине под меня. И подставляя моим губам свои, полные, вновь нежные с торчащими в мою сторону крупными черными сосками девичьи, загоревшие как уголь, жаждущие мужских ласк груди.
Этот ее женский запах тела. Смешанный с ароматами пальмовых листьев и свежего океанского в этой избушке воздуха. Этот безумный аромат любовной предстоящей этой ночью между нами неуемной и безудержной сумасшедшей сексуальной страсти.
Меня охватил любовный жар, и не было уже ни какого, ночного холода.
Нам было жарко вдвоем от наших обнаженных соединившихся в полной темноте под пальмовыми листьями горячих молодых жаждущих любовных только утех тел. Мы забыли про все на свете в той хижине. Про все, что нас окружает.
Джейн раскинула в стороны свои загоревшие до черноты, изящные по красоте крутыми овалами бедер голые девичьи ноги, сняв перед этим полосатые узкие купальника шелковые плавки. Стащив их по полным ляжкам вниз. По коленкам и сдернув с полных голеней и ступней с красивыми маленькими пальчиками. И раскрыла передо мной, снова свою под волосатым лобком, уже женскую влажную от половых выделений промежность.
— Любимый мой! — она дышала, тяжко и прерывисто желая меня — Люби меня, и не думай ни о чем, только обо мне, о своей крошке Джейн!
Я, отбросив в сторону походную с едой и спиртным сумку. Снял свои единственные, как и тогда на яхте, с себя плавки и проник своим возбужденным торчащим членом в ту ее промежность. И мы занялись любовью, лаская друг друга. Не скрывая своих стонов и криков от любовной взаимной страсти под большими и широкими пальмовыми листьями.
Я прижимал ее к себе. И впитывал ее сладостное тепло загорелого нежного женского молодого тела. Тела молодой красивой до дури моей, теперь сексуальной до безумия сучки. Я остервенело, не помня себя, как неистовый кобель, тискал и терзал ее за загорелые груди своими стиснутыми в судороге челюстей зубами. Она стонала как безумная и ласкала меня, выгибаясь подо мной как кошка, в гибкой спине в тонкой изящной талии. Вцепившись в мои русые, выгоревшие на ярком тропическом солнце моряка волосы, своими стиснутыми в жестокой безумной от любовной оргии хватке девичьими маленькими пальчиками. И выпячивая голый пупком черный от загара живот. И упираясь в мой, Джейн сама, скользя из стороны в сторону широким круглым голым задом, насаживалась на мой торчащий, как стальной стержень детородный орган. Закатив черные красивые свои глаза, Джейн жадно и взахлеб, целовала меня. Прижимая к своей трепещущей от любовного пылкого жара любви груди. Одновременно обхватив вокруг шеи голыми загорелыми до черноты девичьими руками.
Теперь она без какой-либо девичьей скромности и опасения, более раскрепощено с жаждой будущего материнства с неистовым остервенением обезумевшей от любви самки изводила в любви себя.
Вцепившись теми пальчиками обеих своих девичьих рук в мои растрепанные русые, порядком, теперь выгоревшие на жарком тропическом Солнце волосы. Она терзала их безжалостно, схватившись в самом темечке. И дергая из стороны в сторону мою всклокоченную, и растрепанную голову своего безумного от любовных страстей любовника. В состоянии безудержных страстей и сексуального безумства в любовной судороге, закусив свои губы Джейн, стонала и извивалась на моем вонзенном в нее члене, как бешеная змея.