Борт 618

Крайнов не являлся в этом смысле исключением из правил. Ей было невдомек, что на несколько секунд он пришел в себя там, в заброшенной сторожке, когда она держала его голову у себя на коленях.

Сэм ощущал прикосновения ее пальцев к своим губам, и ему было хорошо, несмотря на боль и озноб. Он следил за ее взглядом и видел, как ее глаза нет-нет да и косятся на его запястье, где под определенным углом падения лучей можно было разглядеть две штрих-кодовые татуировки.

В его сознании тоже таились свои, глубоко упрятанные воспоминания, но, в отличие от Лизы, чья память была фрагментирована насильно, он свои воспоминания прятал сам.

И вот сейчас, улучив момент, они вдруг повалили на волю, все разом, словно это было их попыткой отомстить за забвение.

…Бежевые стены, обитые мягким звукоизолирующим материалом. Квадратная комната. Ровный свет потолочных панелей.

Стены. Мягкие, ненавистные, упругие и податливые настолько, что о них нельзя не то чтобы разбить себе голову, а даже ушибиться.

Стены, в которых он провел целую вечность.

Время здесь теряло свой смысл. День и ночь различались лишь по той интенсивности, с которой излучал потолок. Днем из ниоткуда лилась тихая, уничтожающая сознание музыка, ночью со всех сторон его обступала вязкая тишина.

Тишина и мрак, из которых больное, сломанное виртуалкой воображение лепило гротескные, чаще всего нереальные фигуры. Семен знал, если долго и пристально смотреть в темноту, из нее начинают проступать тени, чуть более светлые, чем сам мрак.

Каждую ночь они приходили к нему и порой задерживались надолго, пока искусственный рассвет не прогонял их прочь, назад, в мягкие, ненавистные бежевые стены.

Поначалу чаще других к нему приходила мертвая сестра.

Маленькая Дана с окровавленной головой выступала из мрака практически каждую ночь. Сначала Сэм пугался ее приходов, вел себя, как и подобает ненормальному человеку — кричал, пытаясь забиться в угол, отогнать руками призрачную тень, потом в ужасе молил у нее прощения… и не слышал ни звука в ответ — даже эхо собственного голоса глохло, тонуло в этих проклятых стенах.

Каждое утро на смену теням приходил голос.

— Доброе утро, мой мальчик! — жизнерадостно вещал он, одновременно с тем, как потолочные панели начинали излучать мягкий свет. — Как ты себя чувствуешь?

Сэм молчал в ответ. Он ненавидел этот мягкий, вкрадчивый голос, который, будто змея, пытался вползти в его душу и навести в ней свой, установленный свыше порядок.

Сэм не хотел, чтобы в его душе хозяйничали чужие.

Да, теперь, благодаря терпеливым и жестоким разъяснениям вкрадчивого голоса, он начал вполне отчетливо осознавать, что является малолетним преступником, который убил собственную сестру… но ведь он сделал это не нарочно — слишком многое из мира виртуальных грез прижилось в его сознании к тому моменту, как в их квартале внезапно рухнула вся архитектура глобальной виртуальной сети!..

Никому не было дела до тех оправданий или же, наоборот — обвинений, которые, сменяя друг друга с удручающей скоростью и постоянством, рождались в его глубоко израненной душе.

Он осознал степень своей вины, вкусил весь ужас запоздалого раскаяния, но в его мыслях в те дни постепенно выковывался и другой лейтмотив: заключенный в мягкие стены своего узилища, Семен день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, перебирая в памяти прошлое и слушая ненавистный вкрадчивый голос, начинал понимать также и то, что мальчики и девочки, подросшие на виртуалке, могли лишь подозревать, что мир реальных физических законов — это прежде всего удручающая окончательность, непоправимость каждого действия.

Грезы и жизнь суть не одно и то же.

В этой комнате с мягкими стенами он медленно взрослел, испивая до дна чашу мучений.

Сначала у него отняли виртуалку, но взамен не дали ни крохи настоящей жизни, лишь эти мягкие стены, светящийся потолок и голос, который ясно описывал ему те правила, по которым должен жить нормальный подросток.

Он не мог зажать уши, ибо это каралось.

Сэм не знал, сколько времени провел в этой одиночке с мягкими стенами. Если он отказывался есть, его кормили насильно. Если не спал, то получал дозу снотворного препарата с пищей, и тогда несколько ночей выпадали из сознания, радуя его черным, провальным сном без сновидений и теней.

Сначала он бунтовал, а потом смирился.

Он научился игнорировать голос, делая вид, что слушает его. Научился механически, машинально выполнять предписанные процедуры: есть, мыться, отвечать на вопросы, не кидаться на стены, не шарахаться от рожденных собственным сознанием призраков, а также от людей, когда те изредка заходили к нему с очередными дурацкими анкетами и осмотрами.

Так протекало его лечение, пока кто-то, совершенно недоступный восприятию Сэма, но обладавший властью над его судьбой, не решил про себя, что данный подросток уже не будет бить палкой по голове своих ближних.

Теперь ему предстояло вкусить иной стороны бытия.