Бортовой журнал 5

Это я не к тому, что деньги наши куда-то деваются, это я к тому, что, может, нам попросить братьев-индусов, чтоб они нам для наших Вооруженных сил закупили бы вооружение у нас же и нам бы его потом передали? А? Как считаете? Получилось бы больше. Уверен.

То есть после салона я себя чувствовал как-то не очень.

А через некоторое время – о радостная весть! – наши в море вышли – «Кузя» и сопровождение. Повезли, стало быть, демонстрировать всем нашу общую мать.

А «Кузя» – это прозвище такое. Так у нас ТАКР «Кузнецов» про меж себя прозывается.

Ну, и крики сейчас же: «Мы покажем! Мы покажем!»

Покажем обязательно. Ага. Просто всем.

Тренироваться надо. Тихо. А не орать.

Крики – это вранье. Возбуждением патриотизма это называется.

Те, что за рубежом, все про нас знают, и их нашими походами не испугать, так что распушить хвост можно только перед своими, сыграть, так сказать, на чувствах.

Когда я курсантом сдавал экзамен по забытому теперь марксизму-ленинизму, мне задали вопрос: «Что такое советский патриотизм?»

Я ответил, что это любовь к Родине, к месту рождения.

– А у американцев что, нет патриотизма?

– Есть!

– А чем наш-то отличается?

– Ничем!

– Да нет, отличается наш.

А наш, как оказалось, отличался тем, что был он любовью и к Родине, и к Коммунистической партии.

О как! То есть у нас предметов для обожания не один, а два, так что при взаимности наш получался в два раза толще.

Однажды один классик обронил: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев!»

Меня это его высказывание очень долго возмущало – «Как же? Как же? А я?» – а потом я начал думать.

У нас же о патриотизме никто не думает. У нас только вскликнут: «Патриотизм!» – и немедленно все замирают, потому что если не замер, то не свой. Страшное это дело – возбуждение. Страшное, потому что ложное. Лгут, лгут, лгут. Выдают желаемое за действительное.

Патриотизм – он же из глубин. Из глубин веков. И он не из тех времен, когда кочевник у селянина жену, да скот, да детей малых в полон угонял. Он глубже. Звериное это. От территории. Этим все живое от мыши до слона наделено. Просто человек это чувство словом назвал.

Патриотизм – это зверь, обитающий в тесных глубинах души. Страшной силы зверь. Огненный. Это огненный дракон. Он оттуда, из этого своего заточения, вызывается не часто. Он вызывается по случаю. Случается случай – и убивец, жуткий кровопийца, взывает ко всем блеющим голосом: «Братья и сестры!» – это он правильными словами дракона зовет.

И дракон выходит на зов.

Это потом, после победы, можно опять всех в железо и в Сибирь. В лагеря. Потому что дракон тот может и кровопийцу легко извести.

Так что вызывать того дракона следует редко. На дело.

На ложный вызов дракон может выйти, но тогда ему жертва нужна.

И потом, от множества ложных вызовов глохнет дракон, и когда надо будет по-настоящему, может и вовсе не выйти.

Вот в чем вся штука.

Так что те, что зовут его просто так, в помыслах своих нечисты. Оттого и негодяи.

* * *

Маннергейм – личность. И личность сложная. Им можно восхищаться и негодовать, что честь русского офицера не сохранил. Но в образовании ему отказать нельзя. Думаю, мукам совести он был подвержен. Не нам его судить.

Не каждое образование заканчивается вольнодумством, но без образования нет вольнодумства.

* * *

Не каждое вольнодумство связано с достоинством, но без оного достоинства не бывает.

* * *

Министр запел.

Видите ли, культуры не бывает много. Ее всегда мало. Ее не хватает. Ее хочется еще и еще.

Хочется, к примеру, не одного черного квадрата, а два или даже дюжину.

Хочется множества мадонн и столько же горностаев. Хочется песен и плясок. Хочется декламации. Хочется мимов. Хочется забытого искусства мимов.

И искусства импровизаторов. Его тоже хочется. Хочется размышлений, рассуждений, раздумий, промыслов, домыслов. Хочется милых провокаций. Хочется нежных излияний. Обо всем и ни о чем.

Хочется движений и поз. Хочется жестов и пластики. Истины, в конце концов, хочется.

А что есть истина, как не культура, и что есть культура, как не истина?

А кто у нас возглавит поход за истиной? Кто это все на себя взвалит, выпучив взор? Кто это поволочет, изгибая стан? Только министр! Потому что у него романтический взгляд на окружающие вещи. Это такой затуманенный взгляд, различающий только грядущее.

Я, к слову, со своим прозаическим взглядом вижу за окном одни только помойки, а он видит нарождающийся культурный слой.

Ну как тут не запеть?

* * *

Мою тетку сбил какой-то лихач. Он парковался, подавал машину назад и заехал на тротуар. Она там стояла, вот он ее и ударил. Очнулась она уже в больнице. Врачи говорят, что ничего не сломано, просто сильный ушиб. Тетке за семьдесят, еле передвигается, левая нога волочится, в моче кровь.

Она говорит, что она сильная, потому что еще ребенком выдержала войну, оккупацию, бомбежки.

Их все время бомбили, по ним стреляли – то наши, то немцы.