Борцы

Люди замерли. А через мгновение шквал аплодисментов обрушился на Никиту. На сцену лезут люди, хватают его на руки, поднимают над головой, начинают качать.

Раздаются крики: «Браво!»

От этих криков слёзы выступили на глазах Никиты, он пожимал протянутые руки, кланялся, благодарил.

Сопровождаемый толпой, пошёл к Александрову.

Гнев и ненависть поднялись у него в груди. Он задыхался:

— Из-за вашей жадности я чуть не погиб... Мы же договорились, что быка сменят...

Сдвинув цилиндр на затылок, раскачивая богато украшенную монограммами трость, Александров произнёс:

— Позвольте? Кто вам сказал, что мы обещали менять быка? А? Этак себе бы дороже вышел аттракцион.

Никита растерялся от этой наглости, сказал неуверенно:

— Мы же договор подписали...

— Вот именно. Но откуда вы взяли, что в договоре есть такой нелепый пункт?

Никита достал свой договор — действительно, никаких оговорок там не было. Напряжённо соображая, как же это могло случиться, сказал, насупившись:

— Давайте мне деньги. Не желаю я у вас больше выступать... Обманщики вы...

— Помилуйте, мой дорогой! Какие деньги? Раз вы отказываетесь выступать до конца, это вы должны платить неустойку.

— Вы же меня обманули... с быком-то... Я бы не стал просить, да в гостинице задолжал... Заплатите, что положено за сегодняшнюю борьбу, и я уеду из Москвы... Не проживу я здесь... Тут всё у вас обман да искплуатация...

— Вы что, молодой человек? Хотите к мировому, что ли? Неустойку-то вы должны платить...

Пришедшие с Никитой люди хмуро глядели на Александрова, один из них сказал:

— Обманывать не годится. Этого бог не простит.

Другой поддержал:

— Человек жизнью рисковал.

— А вам какое дело? Как вы сюда попали? Полицию прикажете позвать? Прошу освободить помещение... Позовите пристава!— крикнул Александров служителю.

Никита, не глядя на него, сказал горько:

— Чего с ним, с буржуем, говорить. Он лучше задавится, да не отдаст. Пошли отсюда.

Он накинул пальто и, не застёгивая его, вышел.

Народ встретил его приветственным гулом.

— Братцы! Обманули человека, не заплатили денег, а он шкурой своей рисковал... У него за фатеру платить нечем!— объяснял вышедший с Никитой парень в суконной фуражке.

Все взволновались, зашумели. Какой-то мужчина в синих очках, в потёртом пальто с плюшевым воротником, выслушав рассказ, предложил:

— Господа! Господа! Мы обязаны собрать деньги господину Сарафанникову. Нельзя же человека оставлять в беде. Все мы видели, чего ему стоила эта победа...

— Да не надо совсем этого,— смутился Никита.

— Господа! Кто желает помочь? Кто сколько может... Давайте только организованно.

Парень снял суконную фуражку:

— Давайте сюда!

Никите хотелось выхватить фуражку из его рук, нахлобучить на его голову, сказать, что он не умрёт без этих денег, но он стоял и, как казалось ему, глупо улыбался. К счастью, над манежем выключили свет, что вызвало новый поток брани в адрес Александрова. Потом всё успокоились, и над толпой только раздавались возгласы:

— Рубль даю!

— Эх, была не была, одново живём! Бери трёшку!

— Да зачем так? Зачем?— приговаривал растроганный до слёз Никита, дёргая парня с шапкой за полу, но тот отмахивался, посмеивался. А через некоторое время воскликнул:

— Стой, хватит. Считал я; лишнего тоже ни к чему.

Народ не расходился, раздавались шутки, смех. Парень долго пересчитывал деньги, потом скомкал их, стал совать в Никитины карманы.

— Бери, на двадцать один рубль лишка собрали. Двести семьдесят один карбованец! Промахнулся я малось.

— Зачем, зачем столько?— растерянно говорил Никита.— Я и с Александрова бы больше полсотни не взял...

— Держи, выпьешь за наше здоровье.

— Да непьющий я... Борец... Нельзя мне...

— Ничего, для ради такого случая можно... А то нас пригласи... Да шутю, шутю я.

Толпа редела, люди расходились в разные стороны; наконец Никита остался один, спустился к реке, опёрся на решётку, но ничего не видел — слёзы стояли в глазах. Думал: «Вот бы рассказать об этом Донату с Локотковым... Всё-таки — люди хорошие... И их больше, чем плохих...»

53

Весна 1914 года в Петербурге представлялась Коверзневу пиром во время чумы. Всё, что происходило за стенами его квартиры, было страшно, и он старался не выпускать Нину из дому — хотел уберечь её от этих ужасов. Люди того круга, в котором он вращался последние два года, с неистовством одержимых стремились не думать о надвигающейся катастрофе. Одни сломя голову бросались в биржевые комбинации, чтобы вечером повеситься на подтяжках, привязанных к спинке кровати. Стремительные авто увозили других к роскошным женщинам, любовь с которыми кончалась спринцеванием или ледяной водой Фонтанки. Опиум и карты увеличивали число самоубийц. Предсмертные проклятия и сухие щелчки выстрелов заглушались больными звуками танго, и те, кто ещё не нашёл своего конца, в исступлении обнимали худые обнажённые спины женщин под плач скрипок и завывание флейт. Приближение конца чувствовалось во всём. Его воспевали поэты и художники, напоминая со страниц ярких журналов о том, что выхода нет.