Боруэлла

До самого конца я верила в лучшее. Ведь когда уйдут Борькины родители на работу, станет ли сам Борька меня в садик отводить? Ему что дороже — жизнь или отвести меня в садик? Я к нему подошла бы и спросила: «Жизнь или садик? Или кошелёк? Подсказать, или сам догадаешься?» А он бы в ответ сказал что-то ветвисто-философское, но всё равно оптимистичное. Поэтому уснула я спокойно. Засыпая, на секунду вспомнила, что нужно снова потребовать превратить меня обратно. Но это так быстро забылось…

— Боренька, просыпайся…

Я недовольно открыла один глаз. Надо мной нависало лицо Борькиной мамы, и от неожиданности я снова погрузилась в сон. У меня в это время никаких лиц Бориных мам не предусмотрено! Сплю я!

Мне сразу приснилось землетрясение. «Хватай документы!» — кричал Борька. «Нету у меня документов!» — отвечала я. «Тогда хоть что-нибудь хватай!» А землетрясение постоянно шептало на ухо: «Просыпайся, просыпайся, просыпайся…»

Скривившись, я снова открыла один глаз. Видение с лицом тёти Нади не исчезало. К тому же, меня методично трясли за плечо.

— Подымайся, — сказала тётя Надя и похлопала рукой по одеялу. — Нам пора идти.

— У меня послеобеденный сон, — пробурчала я. — До завтра не будить.

Но меня разбудили, умыли, одели… Что я могу поделать, если у меня с утра уровень сопротивляемости понижен? Зато в садик меня пришлось нести на руках, а я уже оклемалась и поэтому вырывалась изо всех сил. На нас странно посмотрел проходящий мимо старичок с собакой, а я слабым, сиплым голосом сказала:

— Меня украли, позвоните в мили… — и безжизненно повисла на руках дяди Миши, это он меня нёс.

Тётя Надя и дядя Миша почему-то рассмеялись, как удачной шутке, и старичок только головой покачал. А собака-пекинесс, как две капли воды похожая на домового, тявкнула вслед. Да, полная беззащитность детей — это вам никакие не шутки. Даже если эти дети умнее взрослых во много тысяч раз… Вот и я сейчас оказалась в плену, и вырваться невозможно!

Я с трудом приподнялась и сообщила дяде Мише:

— У этой собаки кличка — Клизма. У всех собак должна быть такая кличка, — и закричала уже в сторону домового. — Клизма, Клизма! Клизма, иди сюда!

Домовой, почуяв, что обращаются к нему, снова тявкнул и качнул головой.

— Ну не Боруэллами же их называть, — сказал дядя Миша и захихикал. — А то именной беспредел какой-то получится.

— И не дядями Мишами тоже, — обиженно сказала я. — Хотя было бы неплохо. «Дядя Миша, рядом! Дядя Миша, лежать! Дядя Миша, фас! Дядя Миша, на, на, на…»

— Надя, — задумчиво сказал дядя Миша. — Не лучше ли нам этого чудо-ребёнка просто в мусорный бак выбросить? Может, кто и подберёт.

— Ну что ты такое говоришь, — возмутилась тётя Надя. — Кто там её подберёт.

— А на мя-я-ясо, — протяжно сказал дядя Миша, засмеялся, почему-то подбросил меня в воздух. Поймав, он пощекотал мне рёбра.

Это нечестный приём! Я совсем не хотела смеяться! Оно само вырвалось!

— Это твоя тумбочка, — сказала воспитательница.

— Береги её как зеницу ока, — добавил дядя Миша. — Храни в ней самое ценное.

Я гневно сверкнула глазами и постучала себя по голове:

— У меня самое ценное — здесь!

— Тогда залезай внутрь, — сказал дядя Миша и подмигнул. Я скрестила руки на груди и громко выдохнула через нос.

На серо-синей тумбочке красовался приклеенный рисунок — смешной львёнок верхом на большой черепахе.

— Очень символично, — шепнул дядя Миша тёте Наде. — Этот львёнок на всех тут покатается.

Я, конечно же, это услышала, улыбнулась и сделала реверанс. Меня переодели в новенькую футболку и юбку — это Борькины родители с собой принесли. Купили, что ли? Футболка мне очень понравилась. Она была светло-жёлтой, а спереди, свернувшись калачиком и сощурившись, смачно зевал только что проснувшийся тигрёнок. И ниже — надпись: «Tiger is not a cat!» [1 Тигр — это вам не кот! (англ.)] Восклицательный знак получился из свисающего хвоста тигрёнка и отпечатка тигрового следа, будто на песке…

Правда, такое нашествие семейства кошачьих меня немного смутило, но я успокоилась, когда дядя Миша снова шепнул тёте Наде на ухо:

— И не только покатается, а съест тут всех. Сразу же, на завтрак.

А потом Борькины родители ушли… Я сначала бросилась к двери — меня остановили. Я попыталась допрыгнуть до открытой форточки, но не смогла.

Воспитательница была высокой-высокой, как трубочка для напитков. Оттуда, с огромной высоты, она вещала:

— За тобой вечером придут. А пока что иди, знакомься с ребятами. Меня, кстати, зовут Вероникой Андреевной.

Она наклонилась ко мне и погладила по голове (на которой в этот раз не было ни косичек, ни бантиков). А потом легонько подтолкнула ко входу в комнату… или как это в садиках называется? Не помню точно. Кунсткамерами, что ли…

Ко мне подошёл мальчик и потащил меня за руку:

— Подём. Там иглуски. Подём иглаться. Ты будесь маяком.

Мальчик был на голову ниже меня. Он был маленьким! Чуть больше трёх лет, наверное… Тут все были такими! Меня куда определили? В ясельки, что ли? Борин папа, конечно, человек с юмором, но не до такой же степени!

— Подём, — сказала я голосом мальчика. — Я буду вампилом.