Босиком по битым стеклам. Сиротка из Больших гулек

Людвиг был замечен в тесных сношениях с несколькими скользкими типами ещё там, в столице герцогства, а здесь, в Льуеже барону некогда было заниматься слежкой за слугой виконта, ведь всё его внимание занимала иная особа.

И, зря – если бы де Перье озаботился наблюдением за вёртким слугой, то был бы поражён, узнав о том, что невоздержанный на язык, типчик, совместно с лакеем его светлости, маркиза, распускает слухи весьма странного содержания об их собственном небольшом отряде.

В городке, который вскорости оставила кавалькада, многие из тёмных личностей, пребывали в полной уверенности, что в герцогской карете, под унылыми юбками симпатичной девицы, по слухам – любовницы самого милорда герцога, запрятан сундук с большими деньгами – монетами и слитками серебра и золота.

Весьма способствовало распространению слухов и то, что даже слуга виконта расплачивался серебряными монетами, пусть и мелкими.

Как ни прискорбно, но и Лулу пропустила мимо ушей эту сплетню, иначе, преданная шпионка господина де Перье вела бы себя гораздо осмотрительнее.

Елена таращилась в окно – тогда, после вынужденного купания в бурной реке, перепуганная до полусмерти и изрядно продрогшая, девушка, мало что смогла рассмотреть, а из окон постоялого двора многого не разглядишь. Разве что эльфа ей удалось рассмотреть очень подробно и даже погладить по ушам, чего сделать, как уверяла её Лулу, не пришло бы в голову ни одной приличной девице.

– Я не такая, как все! – помнится, заявила тогда Елена, а сама тут же призадумалась – а, что с ней, собственно, не так, что даже эльфы отключаются от одного, не самого нежного, прикосновения?

– Средневековое захолустье! – пренебрежительно фыркала Елена, трясясь в карете, гремевшей колёсами по каменной мостовой. Налог на камень ввели относительно недавно. Здравый и по мнению Елены, очень полезный налог – каждый желающий попасть в город, должен притащить с собой камень, а если желала вся семья – то, по камню на каждого её члена. Этими-то камнями и мостили улицы всякие темные личности, виновные в незначительных проступках.

Елена очень одобряла столь практичный подход – нечего зазря кормить всякую шваль, пусть лучше трудится на благо родного города.

Обо всём этом ей рассказала, конечно же, Лулу, а толстяк целитель лишь щурил глазки и прижимал к груди драгоценный сундучок со всякими лечебными причиндалами.

Узенькие и кривые улочки, частично вымощенные камнем, а иногда и просто, уложенными в ряд деревянными плахами, убогие домишки, налепленные в хаотичном беспорядке, крыши, крытые черепицей лишь изредка и свиньи, вольготно прогуливавшиеся между домов, симпатий к городку не прибавляли. А уж отсутствие ватерклозета, ванной комнаты и прочих удобств – угнетало, как никогда.

Елена сама над собой насмехалась – гляди, какая барыня выискалась! Небось, в Больших Гульках и лопушку мяконькому рада была, когда по своим делам уединения искала, а теперь обнаглела и за роскошью погналась!

Как говорится – из грязи – в князи! Упасть бы больно не пришлось!

Вздыхая и гоня прочь от себя поганые мысли, Елена задумчиво шевелила пальцами ног.

Да, она всё ещё была босиком. Елене очень хотелось обзавестись какой-никакой обувью, и она даже намеревалась стребовать башмаки с услужливой Лулу, но Арлена привыкла бегать босой и вышло так, что вчерашняя сиротка никак не озаботилась решением данного вопроса.

На неё иногда накатывало.. Сама Елена называла это мерзкое состояние «режим Арлены» и ненавидела его от всей души – она начинала прятать глаза и отчаянно тупить, опасаясь открыть рот лишний раз или попасться под горячую руку какому-нибудь знатному и важному лицу.

К счастью, подобное состояние длилось недолго, и Елена обратно перевоплощалась в саму себя, чему несказанно радовалась, всякий раз опасаясь застрять в Арлене навеки вечные.

Вскоре Льуеж остался далеко позади, а впереди снова простиралась дорога – пыльная, жаркая, полная неудобств, неприятных запахов и кусачих насекомых.

Ехать вновь стало скучно – толстяк целитель, по своему обыкновению, очень быстро предался любимому занятию – сладкой дрёме, Лулу, приобняв корзинку с провиантом, тоже прикрыла глаза, создав полное впечатление о себе как о крепко спящем человеке.

Елена подозревала о том, что прислуге не положено впадать в спячку в присутствии господ, но она ведь не настоящая госпожа, а Лулу – не настоящая камеристка. Так пусть женщина хорошо выспится, пользуясь, выпавшей ей, благоприятной возможностью.

Сама же Елена продолжала скучать.

Несколько раз мимо тряской кареты проносились всадники на прекрасных лошадях. Но их вид не вызывал у Елены ни трепета, ни восторга – это были всё те же дворяне, её обидчики. Они, словно бы нарочно, кружили вокруг кареты, точно акулы близь обреченной жертвы.

Сердце Елены глодала тревога – что им нужно? Почему эти блестящие аристократы никак не могут оставить в покое бедную сироту?