Первое, что я сделала, — это, под удивленные взгляды курящих на крылечке ментов, выкинула сапоги за пятьсот евро (увы, сломанный каблук в принципе можно починить, но я совершенно точно не буду их больше носить из-за следов крови). Между прочим, это были мои любимые сапоги на удобной колодке, купленные в Милане всего три месяца назад. Н-да, Полиночка, подкинула ты мне работку, сплошные траты и нервы. Я мужественно вздернула нос и гордо прошествовала к калитке. Ничего, что босая, утешала я себя за нелепый вид, это в некотором роде даже пикантно. Ступни неприятно холодило и кололо. Надо побыстрее добраться до мотоцикла и ехать домой, по дороге закинув нашего принца в апартаменты в отеле. Вон, как шустро улепетывает, хоть бы оглянулся, ищи его потом по темным подворотням с собаками. Не дай Бог, хулиганье привяжется, придется в ментуру возвращаться, вот смеху-то будет. Разгуляев не простит нам того пошлого автографа, где парень отборным немецким матом смешал его с отходами жизнедеятельности человека. Билл, конечно, погорячился, но его тоже можно понять. Лично я была бы сильно сердита, если бы меня пыталось изнасиловать несколько урок. Или... Я остановилась как вкопанная, с ужасом глядя вслед удаляющемуся силуэту. Нет! Менты же не совсем больные, чтобы наживать себе
Билл, опустившись на колени, оторвал мои ладони от лица и заглянул в глаза:
— Ты чего? — ласково произнес он. — Я иду, с тобой разговариваю, поворачиваюсь — тебя нет. Со мной чуть удар не случился, думал — пропала! Куда бежать? Кому звонить? А ты здесь сидишь... Ты плачешь что ли? Не надо. Все уже кончилось. Этот кошмар завтра забудется, ногти новые отрастут. Лучше прежних.
— Я так виновата перед тобой, — всхлипнула я и ткнулась лбом в его плечо.
— Ты? — Он усмехнулся, обнял, потрепал волосы на затылке. Потом отодвинулся, взял за подбородок, пристально посмотрел в глаза и мягко, но настойчиво спросил: — Они ничего тебе не сделали?
Интересно, что он хотел сейчас услышать? Даже если бы сделали, неужели Билл думает, что я ему об этом скажу.
— Думаю, что скажешь, — словно прочитав мои мысли, отозвался парень, продолжая прожигать взглядом дыры в моем разуме.
— Нет. Я из касты неприкосновенных. Меня трогать — себе дороже.
— Точно? — настаивал он.
— Да.
Он облегченно вздохнул. Губы коснулись кончиков пальцев, каждого поломанного ноготка по очереди. Меня страшно трясло. Это все последствия сильнейшего стресса. Сначала ты впадаешь в какой-то ступор, потом на тебя обрушивается нездоровое веселье, а затем начинается отходняк, очень сильно похожий на истерику. Неожиданно его глаза потемнели. Он до боли сжал кисти, опустил голову мне на колени, сгорбившись так, что стало страшно за его позвоночник. Я растерялась, когда заметила, что плечи дрожат. Интуитивно склонилась над ним, спрятав от всех. Так мы и сидели несколько минут, приходя в себя. Билл дрожал, а я беззвучно плакала, роняя слезы на его футболку.
— Ты ведь меня больше не оставишь, да? — очень глухо, глаза болезненно блестят, руки сжимают мои запястья до синевы.
— Я всегда буду рядом с тобой, — шепотом, как клятва.
Мы всматривались в лица друг друга, будто увиделись впервые. Где-то на самых горизонтах сознания мелькнуло, что сейчас случилось чудо — я вижу то, что никто и никогда не видел (ну может быть только Том) — передо мной на коленях сидел не мировая звезда, а обычный мальчишка. Самый что ни на есть обыкновенный, из крови и плоти, с какими-то своими страхами и проблемами. Словно маска спала навсегда. Словно я допущена в святая святых — его внутренний мир, его душу. И больше не увижу того человека, который периодически так сильно меня бесил. Будет Билл. Тот самый Билл — искорка, маленькая искренняя искорка.