Босиком по Нью-Йорку

Все же лучше выдвигаться в сторону метро. Тем более на углах все больше негров, предлагающих сомнительно пахнущие сигаретки, все громче музыка из дискотек в подвалах. А из парков, утомленные сентябрьским солнцем и лежанием на траве, звеня металлом, в полиэтилене и коже, в наколках и серьгах, с красно-зелеными торчащими волосами, выходят на улицу Святого Марка нынешние ее хозяева — дети богатых родителей, бунтари, отбросы общества, словно стая разноцветных бабочек или дикое первобытное племя.

2012 г.

ТЮРЕМНЫЙ ЭСКУЛАП

 — А вам тюрьма, случайно, не снится?

Он улыбается, потом слегка хмурится, пытаясь что-то припомнить.

— Недавно приснилась больница, койки, пациенты. Но как-то смутно, утром все забыл. В зоне прошла почти вся моя жизнь...

Тюремный врач. В представлении многих наверняка это словосочетание находится в одном ряду со словом «костолом». Вкрайнем случае — неудачник, который не сумел сделать карьеру в гражданском мире и поэтому перешел работать в мир за колючей проволокой. Соблазнился на государственные льготы. Ни о клятве Гиппократа, ни о каком-то милосердии тут и речи быть не может. Но как примитивны порою такие представления!

Аркадий Сноль двадцать пять лет проработал начальником больницы, которая обслуживала все колонии, тюрьмы и следственные изоляторы Татарии. Среди его больных были и мелкие воры-карманники, и отпетые рецидивисты.

— Если бы я мог пойти работать в американскую тюрьму — пошел бы, не задумываясь, — говорит он.

— Он даже узнавал, какие для этого нужны документы. Но оказалось, что в Америке для работы врача иммигранту нужно подтвердить диплом мединститута, а это нелегко, особенно если тебе за шестьдесят. Иначе, не сомневаюсь, Аркадий лечил бы уже американских зэков, — подключается к разговору его жена Анна.

Тем не менее он все равно лечит американских зэков-наркоманов, выпущенных из тюрьмы при условии, что они пройдут курс лечения. Категории его больных во многом сходны, разве что те, в России, были еще за колючей проволокой, а эти, в Америке, уже на свободе.

КАК Я СТАЛ ЛЕПИЛОЙ

Начнем, однако, по порядку и перенесемся в 1960 год, когда выпускник Харьковского мединститута Аркадий Сноль, ни сном ни духом не помышлявший о работе тюремного врача, влюбляется в выпускницу автодорожного техникума. Она получает распределение в Казань, а он, имея на руках направление «в другую сторону» — в Сумы, едет за любимой в Казань. Там они женятся и... без направления института на работу его никто не берет. Как быть? Знакомый предлагает пойти работать в МВД. Аркадий соглашается, всемогущее МВД быстро устраняет все формальные проволочки, и 23-летний выпускник института, который еще недавно в лабораториях резал лягушек, становится врачом медчасти Казанской колонии строгого и особого режима.

В зоне битком набитые бараки, отбывают сроки и новички, и рецидивисты со сталинских времен: одни получили срок за несколько убийств, другие — за украденную буханку хлеба.

— Вспоминаю первый день: ноябрь, метет снег. Я пришел в колонию в отутюженных брюках, новое пальто, шапка-пирожок. Во дворе колонии сидят заключенные, сколачивают ящики. Иду, а вслед несется: «Стиляга! Пижон! Лепила!» Такое ощущение, что иду сквозь строй. Но понимаю: на эти провокации поддаваться нельзя, нужно молчать и внешне сохранять спокойствие, хотя, честно признаться, коленки подрагивали. Зэки сразу берут на испуг. Они давят и, если поддаешься, чувствуют это. Главное — выстоять первое время, не сломаться.

— А что значит «лепила»?

— Так заключенные окрестили медперсонал: «Эти граждане начальники в белых халатах что-то лепят в своих лечебницах». Оперативный состав они называли кумовьями, потому что те якобы «крестят зэков на новые сроки». Прозвища, как видите, несколько оскорбительные. Я рассказываю это для того, чтобы показать: ко всей администрации колонии отношение заключенных было одинаково негативным. Но существовало и различие: оперативникам не доверяли, их побаивались, врачей же почитали за спасителей.

— Кто вам раскрывал премудрости тюремной субординации?