Босиком по Нью-Йорку

Небольшие здания Ново-Дивеевского монастыря, где располагаются церковь, кельи и подсобные помещения. Навстречу выходит священник в черной рясе и с большим золоченым крестом на груди. Это настоятель обители отец Александр.

— Петр, ты не устал? Может, хочешь есть? — и не дожидаясь ответа, заводит меня в дом, выставляет на стол кофе, чай, сахар, режет хлеб, приносит закипевший чайник. — У нас сейчас пост, — словно извиняясь, говорит отец Александр.

И вот уже над чашками клубится пар. Слышно, как по крыше колотит дождь — спешить, похоже, некуда. А вообще, куда мы спешим? Куда вечно опаздываем?

— Земная жизнь кратка. Человек, думающий, что она вечна, ошибается, более того, такой человек глубоко несчастен, — отец Александр произносит, казалось бы, простые слова, которые каждый из нас слышал тысячу раз, но почему-то тысячу раз их забывал. — Кто осознал эту краткость жизни, тот сделал важный духовный шаг. Если человек начнет слушать только свою совесть, то невольно встанет на чистую жизнь и вспомнит про Бога. Верно говорится: без Бога не до порога.

Отец Александр умолкает и внимательно смотрит на меня, что-то наспех записывающего в блокнот.

— О-ох, — вздыхает священник. — Я сейчас рассказываю, а ты потом в своем журнале все перепутаешь, получится сплошной винегрет.

***

Русский женский монастырь в Ново-Дивеево возник в 1951 году. Причину появления этой обители объяснить нетрудно: победное шествие Красной Армии по Европе сопровождалось не только уничтожением фашизма, но и преследованиями всех россиян, которые по разным причинам очутились за границей. Спасаясь от НКВД, многие из них бежали в США. Среди этих иммигрантов были и православные священники, монахи и монахини. Иноки нашли приют в Джорданвилле — в православном мужском монастыре, что на севере штата Нью-Йорк, а куда было податься монахиням? Тогда-то протоиерей Адриан Рымаренко решил основать русский женский монастырь.

Пошли с кружкой по миру, собрали пожертвования, выкупили землю у запущенного католического монастыря, восстановили церковь, колокольню. Разбили участок под кладбище, на котором вскоре была вырыта первая могила для монахини...

Поначалу жили впроголодь, в основном ели рыбу, которую, подобрав после торгового дня на нью-йоркском рыбном базаре, привозили в Ново-Дивеево. Попытались было выращивать свои овощи, но зайцы (а косых в этих краях тьма) всё съедали. Завели кур — вновь неудача: лисы тут как тут. Однако трудом и молитвой все постепенно устроилось. Сюда стали приезжать православные крестить детей, венчаться. Здесь, на единственном тогда на Восточном побережье православном кладбище, хоронили своих родных.

Сегодня здесь осталось лишь пять монахинь и три послушницы. Недавно прибыло «пополнение» — три монахини из киевского Покровского монастыря. Еще здесь открыт дом престарелых, в котором живут семьдесят пять русских стариков.

***

Их объединяет не только возраст и не только русский язык, но и нечто большее. Ведь, как это ни банально звучит, Родина остается в каждом из нас такой, какой мы ее запомнили, когда покидали, и у каждого она своя. Для большинства тех, кто сегодня коротает свой земной век в Ново-Дивееве, Россия осталась страной большевистского террора, атеистического вандализма и ужасов. Они знали, что Родина для них отрезана навек.

Здесь, в доме престарелых, казалось бы, нет ничего особенного: старички и старушки, инвалидные кресла, палочки, обслуга. Правда, несколько необычно видеть висящие на стенах иконы и старые фотографии. Но приглядитесь, как сидящий в кресле старик приглаживает свои седые усы и бороду. Какой жест! А старик-то, оказывается, бывший офицер царской армии, после Гражданской войны оказался в Харбине. Во время конфликта на КВЖД китайцы, перебив ему ноги, выдали его большевикам. Тюрьма, побег из лагеря, снова Маньчжурия. Он имел великолепный голос, пел на клиросе, потом стал священником. Но мытарства отца Константина Заневского еще не закончились: впереди ожидали бегство от Красной Армии в Японию, американский оккупационный лагерь, иммиграция в США.

Девяностосемилетний иерей Константин пытается мне что-то сказать, но нельзя разобрать ни слова — у него полностью сел голос. Теперь о его жизни могут поведать только висящие на стене комнаты фотографии, на одной из которых подтянутый молоденький офицер с аккуратно подстриженными черными усиками.

...В трапезную входит седовласая крохотная женщина. Она приветствует меня легким наклоном головы и подает руку для пожатия:

— Баронесса Елена Петровна Врангель.

— Вы — дочка того самого барона Врангеля?

В моей голове начинают мелькать воспоминания о дворцах Петергофа, кружится карусель титулов: бароны остзейские, графы Трубецкие, князья Долгоруковы... Неожиданно словно раздается стук печатной машинки и скрипучий голос диктует: «Крым должен быть взят любой ценой. Ульянов-Ленин»...

— Извините, я сейчас занята, зайдите, пожалуйста, ко мне попозже.

***