Босиком по снегу

— Узнал, не узнал, какая разница! Получается, что тот список, отмеченный у него в еженедельнике — это список обреченных на смерть. На смерть, Лешенька! И самое ужасное, что я в этом списке стою под номером «один». Он всех нас приговорил. За что? Почему я попала в этот список? И вот что странно: Лариса эта тоже воспитывалась в детском доме, как и я. Вероятно, буквы «Д.Д.» — означает детский дом. Это сумасшедший француз зачем-то убивает бывших детдомовок и всех, кто мешает ему это осуществить. Но на этом он не успокаивается и ворует трупы. Боже мой, Лешенька — он действительно Крюгер! Самый настоящий Крюгер из фильма! Может быть, у него раздвоение личности?

— По поводу раздвоения личности — ничего сказать не могу, кроме того, что оно начинается от задницы. Извиняюсь, я не психиатр. А вот версию относительно бывших детдомовок можно легко проверить. Завтра нужно к этой, как ее, ну, к бабе под номером «три», к Алине Репиной смотаться. Только я один к ней поеду, а ты меня будешь ждать дома.

— Вот еще! — возмутилась Сашенька.

— Что значит — вот еще! Неужели не понимаешь, что если ты опять с ним нос к носу столкнешься, он тебя узнает и прибьет. Так что не выступай, будешь ждать меня дома.

— Но он не просто убивает и трупы тырит — он еще что-то ищет. Сосед Ларисы кричал «ограбили», видно, в ее квартире тоже было все перевернуто вверх дном, как и у меня. Фигня какая-то. Предположим, что француз — не сумасшедший маньяк и список этот не случаен. А он не случаен, потому что наши фамилии замелькали в его еженедельнике еще до его приезда в Москву. Выходит, что у кого-то из нас троих есть что-то, что ему нужно позарез. Одно могу сказать наверняка — у меня точно нет того, что ему нужно, поэтому умирать за просто так мне совсем не хочется. Адреса-то он уточнял уже в Москве, похоже, меня с кем-то перепутали, Лешка.

— Может, и перепутали. Демидовых в Москве наверняка полно. Но если нет? Ты уверена, что у тебя нет того, что ему нужно? Сань, подумай? От родителей, может, что осталось?

— От каких родителей, Лешка? Я из детского дома!

— Но это ведь не значит, что тебя в капусте нашли?

— Да, это не значит, что меня в капусте нашли, — разозлилась Саша. — Это значит, что моя мать была последней сукой. Проституткой! Нагуляла меня непонятно от кого и бросила на произвол судьбы.

— Она жива?

— Нет, умерла от передоза в каком-то притоне. Но я ей до сих пор не могу этого простить. Она должна была позаботиться обо мне! Ты не представляешь, как я жила. Мне теперь и ад не страшен, потому что я через него уже прошла. И помогла мне в этом моя «образцово-показательная» школа — интернат! Смотри, — нервно крикнула Саша, трясущейся рукой расстегнула полушубок и подняла кверху свитер.

— Что это? — растерялся Лешка.

— «Клеймо баловницы» называется. Директор наш мне отметку на всю жизнь оставил. Это след от его ремня! Металлическая пряжка глубоко рассекла мне кожу на животе, и этот уродливый шрам на всю жизнь теперь останется.

— За что? — потрясенно спросил Лешка.

— Булку из столовой украла, потому что жрать хотелось! Я чуть не умерла от боли. Две недели отлеживалась. А врачиха наша, заклеив мне рану пластырем, сказала, что если я буду выступать, то она мне обезболивающее не даст, потому что я тварь последняя и баловница. — Саша вдруг пришла в себя, смутилась и растеряно посмотрела на Свистуна. — Прости, Леш. Прости меня. Я не хотела тебя грузить, само собой вырвалось.

Он не удержался, притянул ее к себе и обнял. Она не сопротивлялась и, уткнувшись в его широкую грудь, тихо заплакала.

— Все будет хорошо, Сань, — нежно шептал он и неуклюже гладил ее по голове своей грубой ладонью. — Ты, это, не реви только. Всех урою, блин! Никому не дам тебя в обиду, четное слово. Хочешь, поеду в твой детдом и всем там репу начищу? Я ведь это, ты не думай… Я ведь тебя того самого, по-настоящему. Жениться даже готов.

— Ты очень хороший, Леш, — печально вздохнула Сашенька, вытерла слезы кулаком и отстранилась от Свистуна. — Я тебе благодарна за все, но замуж я не собираюсь. Я вообще, Леш, замуж не выйду никогда. Куда мне, с таким безобразным шрамом на животе? Я все понимаю, Леш, ты ведь из жалости сейчас мне замуж предлагаешь, а завтра… Ой, Леш, чуть не забыла. У меня для тебя подарочек небольшой есть, — радостно сказала Сашенька, залезла в карман полушубка, и в ее руке блеснули мужские часы с кожаным браслетом.

— Ты что, уперла у француза часы? — с ужасом глядя на Сашу, прошептал Свистун.

— Ага, не удержалась, когда он мне платок свой протягивал, — с гордостью сообщила Сашенька. — Симпатичные, правда? Позолоченные, с красными камушками, ремешок из натуральной кожи — сразу видно, что это не какой-нибудь там Китай. Думаю, долларов двести стоят, не меньше. Правда, у них с обратной стороны на французском дарственная надпись, но ее можно…

— Дура! — завопил Лешка. — Ты хоть понимаешь, что натворила? А если бы он тебя засек?!

— Ну чего ты, Леш? А кто вчера в машину к нему лазил? Ведь не засек же, — залепетала Сашенька.