Босиком по траве

Тара относилась к тому виду стилистов, которые экспериментируют на всех своих знакомых, причем не всегда удачно. Мои волосы пережили несколько покрасок и стрижек, после чего Луиза отвела дочь в сторонку и доброжелательно, но твердо потребовала, чтобы та выбрала себе другой объект для экспериментов. Я прекрасно подходила на роль подопытного кролика, поскольку мне было все равно, как я выгляжу. Во время учебы я сама тренировалась на волосах Тары. Я никогда не ударялась в крайности и уступала кузине в креативности, однако стала добросовестным и толковым специалистом. Мое одиночество сделало меня хорошим слушателем, поэтому я всегда делала то, о чем просили клиенты, не пытаясь «разбудить их внутреннюю сексуальную кошечку», как Тара.

Иногда я задумывалась о том, насколько моя жизнь отличается от всего, о чем я мечтала. Когда-то я хотела пойти в старшую школу с музыкальным и театральным уклоном. Я так и не сказала о своем желании отцу, хотя не сомневаюсь, что он постарался бы это устроить. Я была слишком сильно привязана к дому. Потом появился Кейси, и я перестала думать о том, чтобы куда-то уехать. Помнится, Соня мечтала, как я буду играть с симфоническим оркестром штата Юта. Но она никогда не винила меня за мой выбор. Соня прекрасно понимала, чтó держит меня в Леване. Однако, думаю, она волновалась за меня. Опасалась, что я зарою свой талант в землю, а когда попытаюсь снова вернуться к музыке, то пойму, что все мои умения успели со временем «заржаветь» за ненадобностью.

Соня состарилась. Бодрая семидесятилетняя дама, с которой я познакомилась, вдруг превратилась в восьмидесятилетнюю старушку. У нее начались проблемы с памятью. Порой она забредала в комнату и не понимала, зачем и каким образом там оказалась. Через год после папиного инсульта ей поставили диагноз: болезнь Альцгеймера. Док позвонил мне и попросил прийти. Соня была в отчаянии, но я, хоть и горевала, сумела сохранить спокойствие. Моя жизнь превратилась в череду трагедий, и я научилась справляться с болью.

Увы, здоровье дока тоже ухудшалось. Он пребывал в здравом уме, но его беспокоили боли. Гримальди наняли себе постоянную сиделку, чтобы как можно дольше оставаться в доме.

Ради Сони я стала снова играть на фортепиано. Ближе к закату я садилась на велосипед и ехала к ней, прямо как в детстве, когда посещала занятия. Я играла произведения, которые требовали большого искусства, но не будили чувств. Соне, похоже, нравились длинные гаммы и грохочущие аккорды, и она не возражала против моих танцев с «внутренним зверем». Болезнь, которая постепенно вытесняла ее личность и уничтожала дух, немного отступала под моим музыкальным натиском. Как будто нейронные пути и связи в ее голове, созданные во время занятий музыкой, восстанавливались и оживали, когда знакомые мелодии напоминали мозгу о глубоко спрятанном знании. Мои пальцы порхали по клавишам, и я вкладывала всю свою энергию в эти яростные ноты.

После этих сеансов Соня вела себя почти как здоровая, становилась бодрой и хорошо соображала. Никакую другую музыку я больше не играла. Ни прекрасного Бетховена, ни мечтательного Дебюсси, ни трогательных концертов о любви и потерях. Я играла исключительно техничные, мудреные, выматывающие пьесы. Слушала меня только Соня. На протяжении следующих двух лет она сохраняла относительно здравый ум, да и физическое состояние позволяло ей оставаться дома.

Но вот настал тот день, когда я приехала и сиделка сообщила мне, что Соня плохо себя чувствует и спит. Всю неделю я каждый день ездила на холм, но Соня отказывалась меня принять. Когда я наконец настояла на том, чтобы меня впустили к ней, она посмотрела на меня глазами, полными страха и слез. Ее губы дрожали. Она закричала, велела мне ехать домой. Я села за фортепиано и в отчаянии принялась играть, пытаясь пробудить прежнюю Соню. Но на этот раз, похоже, ничего не вышло. Она заперлась в спальне. Когда я постучала, то услышала всхлипы. Сиделка объяснила мне, что Соню пора пристроить в дом престарелых. Гримальди заранее все выяснили и составили подробный план. Когда Соня переехала в свое новое жилище, муж последовал за ней. Через два месяца док умер во сне. Миссис Гримальди была физически здорова, но ее душа, самая ее суть, куда-то ушла. Я горевала, хотя ее тело все еще жило, словно в насмешку над прежней Соней.