Босиком в голове

Впереди, как всегда, была «Эскалация». Среди рыдающих машин они творили музыку — Билл, черный Фил, Руби Даймонд со своими пассиями и Федерстон-Хо; здесь же были Арми и технари, следившие за тем, чтобы не иссякала сила динамиков. В этот день они сменили не только звучание или, как говаривал старый лось Банджо, саунд, но и свое-название. Теперь они назывались «Тоническая кинематика». Основой нового саунда был инфразвук, извлекавшийся Гретой и Фло из чудовищной установки, доставшейся группе в наследство от Банджо. Теперь музычниками были и они, пусть их никто не слышал, не мог услышать при всем; желании.

Через зеркальные очки смотрели на мир с односторонним движением, пытаясь понять, что же с ним не так. Новая» вещь. «Голодные головы». Исполняется впервые, потому не взыщите особенно. Всякое, сами понимаете, бывает.

Откуда-то с Золотого Берега цимбалы чудесный сад как Бог играю я на скрипке! — Ты недоступен нам и на кларнете!

В своей палаточной пещере Чартерис и две женщины прислушиваются к шуму, пытаясь понять, что происходит вокруг, далекие заунывные флейты, непроясненность отношения я-не-я.

Подземные моря, мои жемчуга, там, Ich glaube[17] произойдет чудесное рождение, что изменит трагикторию, по которой ныне движется мир. Дождь долгожданный, кустики кораллов вот-вот зазеленеют, пьянящие весны призывы, где только что белело тело снега. Фигур дрожащих уходящих малых змеятся тени в ее глазах свеча ее очей уста шкатулка щек шелка пионы черные дрозды и — бедра. Дебаркадер. Телодрама.

Палаты Марты запертая дверь тук-тук вот мой причал не напорись на риф. Буйство пенистых вод — так жизнь свою закончил славный Дрейк.

— Сделай милость! Я работаю над документом, в котором речь идет не больше и не меньше как о судьбе человечества, ты же терзаешь меня совершенно дурацкими расспросами! Какая разница — спал я с Мартой прошлой ночью или нет? Покинь меня! Ты лишаешь меня моих альтернатив!

Над ними волновался полотняный полог, когда-то на этом самом месте стоял монастырь, ставший впоследствии богадельней. Разрушили его строители дорог, метившие своими бетонными стрелами в сердце города.

— Ты энтропийца! Что ты сделал с теловеком?

Анджелин умыта и бела, как сахар, но не сладка, разъята размышлением на то, что должно желательно, неизбежно, немыслимо.

— Как ты глуп! Да мне плевать, что ты с ней делаешь, и на тебя мне наплевать, потому что ты мне никто, ты убийца моего супруга и только! Я всегда знала, что ты никакой не святой, а самый обыкновенный бабник, — скажешь, я ошибаюсь?

— Какой вздор ты несешь — какую анти-жизнь! Отныне и вовек мы полигамны и полихромны!

— Как ты любишь красивые слова! Лучше бы приберег их для толпы — меня ты ими не купишь! Чтобы я тебя рядом с Мартой больше не видела!

— Ангел мой, почему тебя это так заботит? Уймись! Ты меня уже уморила.

— Ты еще не видел моего Азова! Тоже мне мессия, ты шаманщик жалкий, вот кто ты! Усербный далматинец, сидел бы лучше в своих адриантиках каспийских!

— Послушай, радость моя, ты ничего не смыслишь в бал-тике и потому — молчи!

Пыхтя, как паровик, она металась по палате пыльной. Как он посмел. Она забыла бы все и простила бы его, но он, похоже, не собирался возвращаться к ней, мерзавец, он моего супруга толкнул под этот страшный грузовик, и эта подлая серая девица Марта разлеглась на его кушетке, как кукушка, но не поет, хватает ума помалкивать… Таинственная сеть, а в ней три рыбы-попугая, тенета тщеты и надсады, цепь лет.

— Послушай, детка, все равно ты лучше: ты — рыба-ангел, мы же — рыбы-попугаи.

Из-за темных ветвей ее кос белеет снедаемое чувств ветрами лицо.

— Так выбирай — она или я!

Он схватил ее за ворот блузки и с силой потянул на себя, так что пуговицы посыпались во все стороны, словно выбитые зубы. Он захохотал и, сбросив с себя покровы гнева, повлек ее к себе — она же и не думала сопротивляться. Туда, где возлежала Марта.

Они неспешно одевались. Марта:

— Прости меня, отец. Туда, где стынет кровь, я не вернусь. Я не хочу этого.

Пока он слишком слаб. Молчит. Кругом разбросаны страницы его мамонтументального труда, названного им «Человековыводитель» и посвященного одной теме — спасению человечества путем изменения сознания составляющих его особей.

Анджелин задумчиво:

— Подумать только, ты такой умный, весь мир куда-то там вывести хочешь, а вот надо же, не чужд мирских утех, так сказать, даже страшно от всего этого становится. А ну-ка скажи нам — что ты своим метавидением метавидишь?

И тут же все исчезло ее глазами жизнь его как странен он и нужен ли ему тот мир которому он так нужен как он говорит как на самом деле никто не знает, но истина есть истина и ничего тут не поделаешь просто он видит, а они нет. Он потряс головой и пробормотал:

— Я средоточие огня сгорающих глупцов я светоч ваш нового вестник мира что превосходит ваше понимание.