Босс для Ледышки (СИ)

— В прошлом году. Твой рыцарский поступок заставил меня затормозить. Да что там, въехал в меня, как локомотив на всём ходу, — его пальцы скользнули ей под футболку, погладили по спине, и от того, как у неё при этом дрогнули ресницы, он невольно задержал дыхание. — Когда потом поползли слухи… я хотел заткнуть всем рты и поскорее прекратить все пересуды о том, что ты якобы попала в программу, потому что спала с сыном тогдашнего главы компании.

— О-о-о, — еле слышно протянула она, кивнув. — Спасал мою репутацию? И репутацию фирмы. А себя не пожалел. Значит, всё-таки не только я рыцарствовала?

От того, как она посмотрела на него, дыхание перехватило. Он так привык, что всё переживаемое было исключительно, стопроцентно неразделённым, его личным, в чём-то даже тайным делом… и происходившее сейчас казалось скорее одной из его бесчисленных фантазий, чем реальностью.

Впрочем, сейчас он не собирался зацикливаться на мыслях. Он собирался перейти к делу. И посвятить этому делу всего себя.

Казалось бы, теперь-то уж можно было никуда не спешить. Но, кажется, так могут рассуждать только те, кто ни разу не держал в руках любимую женщину. Не держал её в первый раз — ждущую, горящую тем же огнём, что и ты. Женщину, предвкушающую то же, что и ты.

Без возражений. Без сомнений. Без вопросов.

Минуту назад они стояли в прихожей, минуту после — в его спальне, на простынях. Одежда едва не трещит по швам, летит беспорядочным ворохом на пол. Её глаза широко распахнуты. Знает, к чему всё ведёт. И готова к этому.

Его руки скользят вдоль по её бёдрам вверх, обхватывают за ох какую узкую талию.

И всего этого он лишал себя столько лет…

Волков, ты заслужил своё наказание.

Она молчит, кусает губы, сдерживая рвущиеся наружу стоны.

Он ещё научит её не сдерживаться. Он хочет её слышать. Он хочет знать, что она чувствует, как она чувствует.

Но сегодня… сегодня в нём нет ни сил, не терпения на долгие прелюдии. Не настолько он силён…

— А… Ан-ндрей…

Он целует её в живот, прямо над кромкой трусиков, за которую уже схватились его нетерпеливые пальцы

— М-м-м?

— Я только… я не о-очень-то в этих дела-а-ах!..

Конец её фразы тонет в стоне, когда он касается губами нежной кожи на внутренней стороне её бедра.

Господи, это женщина прикончит его раньше, чем он обретёт свой долгожданный рай.

Наверное, только Мироновой могло прийти в голову что её неопытность его разочарует.

— Очень-то, — успокаивает он, стаскивая с неё последнюю деталь одежды.

И больше никто из них не заговорил.

Оставались только движения, только вздохи, только ее протяжные стоны, которые грозили довести его до предела раньше времени.

Гладкая кожа под пальцами — ниже и ниже, а там… горячая, сладостно-ждущая.

Столько раз он был с нею во снах, столько раз представлял, но сейчас… эти сны наконец воплощались.

Он над ней, ладонью к щеке — посмотри на меня. Видишь, как для меня это важно? Видишь, как для меня это — всё? Всё, чего я хочу, что мне нужно, без чего я больше никогда не смогу.

И вот он, этот момент, и… о-о-ох, хорошая моя… и дыхание сорвано. И застыть бы, прочувствовать этот миг. Но потом, всё потом. Сейчас даже миг промедления — слишком.

Сейчас — показать, как она ему нужна, и была нужна, и будет…

Она стонет и выгибается, впиваясь ногтями в его спину, тонет в желании так же, как и он. Следы наверняка останутся. Хоть бы. Он постарается, чтобы они и не сходили.

Он это планирует, потому что не выпустит ее из постели сегодня. Не выпустит завтра. Не выпустит никогда.

Сейчас вариант «никогда» кажется ему ближе к истине, чем два остальных.

В город прокрался морозный февральский вечер. Андрей прошлёпал босыми ногами по полу, заглянул в ванную, бросил взгляд на себя в зеркало, цокнул языком:

— Миро-о-о-онова… — он вернулся в спальню, старательно пряча довольную улыбку. Женя сидела на постели с распущенными по плечам волосами и в ворохе скомканных простыней, но он не позволит себе ею залюбоваться, пока не решит жизненно важный вопрос. И оперативность, с которой он собирался его решать, совсем его не напрягала. Скорее уж наоборот.

Он по сути несколько лет потерял. Пора навёрстывать.

— Миронова, так не пойдёт.

Она смахнула с лица спутанные пряди, округлила глаза:

— Чт-то случилось?..

Пряча усмешку, Андрей показал ей своё располосованное плечо.

— О-ой, мамочки… Андрей, прости пожалуйста! — она прижала кулаки к щекам, будто так пыталась обезопасить мир от своих «острых когтей».

Он продолжал неодобрительно качать головой, присаживаясь на кровать.

— Нет, Евгения, простым извинением тут не поможешь. Это серьёзно. Это придётся исправлять.

Она смотрела на него во все глаза, не отнимая кулаков от лица:

— К-как?

— Ну, как-как… Нужно менять фамилию, чтобы она лучше подходила к твоим хищным повадкам.

Подумать только, но она не сразу сообразила. Меж бровей залегла вертикальная морщинка:

— Зачем фа… фамилию? Какую фамилию?

— «Волкова» подойдёт тебе идеально.

Она, кажется, даже покачнулась от эффекта, который на неё возымели его слова:

— Это… шутка, — на вопросительную интонацию у неё будто сил не хватило.