Босс для разведёнки

Мы смотрим друг другу в глаза, и там на дне я вижу беспокойство и сомнение, но не во мне или нас.

— Я согласен, Ев, на твоё рабство, но прежде, чем мы подпишем договор и скрепим его кольцом хозяйки, хочу, чтобы ты знала, с кем имеешь дело.

Он удивил. Молча жду, когда мужчина соберётся с силами и скажет то, что его так тревожит.

— В юности, возвращаясь из ресторана, наша машина попала в чудовищную аварию.

Дан делает паузу, а я пытаюсь контролировать дрожь в теле, что вибрирует от боли в его голосе. Глажу его грудь и не отвожу взгляда — ничто меня не отвернет от него.

— Нас было пятеро в машине, — надтреснутым голосом продолжает он, и я вцепляюсь пальцами в кожу груди, предчувствуя самое дурное. — Мои родители, я с сестрой и Оксана — жена Тихомирова, моего бывшего тестя. Выжил, как ты понимаешь, только я. Отец был за рулём и не справился с управлением на гололёде, нас вынесло на встречку под фуру. Дальше ничего не помню. Я был в коме три месяца, а когда очнулся, то моя семья была похоронена Тихомировым, а мне остались чувство вины за отца, признанного виновным в аварии, небольшой кондитерский бизнес матери — большой любительницы сладкого и браслет моей сестры.

— Чёрный, — и, интуитивно нащупав его запястье с теми самыми бусинами, которые уже давно приметила, погладила тёплое дерево, отдавая дань памяти частичке его сердца, что ушла вместе с сестрой.

— Младшая?

— Да. Она дружила с Сабуровым, тогда он ещё был тоже Тихомировым. Они были ровесники с Киром, вместе учились, гуляли с пелёнок и с благословения матерей-подружек собирались пожениться, когда вырастут. Это после аварии и смерти Ярины мы сплотились с ним, а после появления Роксаны в их семье он взял девичью фамилии матери в знак неповиновения перед выбором отца и отделился от него. Мы с ним вместе тосковали по ней лучезарной.

Боль. Километры боли выплывали из него, пытаясь задушить, утопить нас обоих, но я была начеку.

— Ты не виноват, что жив. Дан, ты был богом дан для меня и моей дочери. Богдан.

Он, вроде бы, улыбается, но его губы дрожат, словно он силится что-то промолвить, но не может.

— А ты, Ева, мне. Возродить меня заново, — наконец-то шепчет он, от чего у меня щемит невыносимо глаза.

Слёзы рвут меня на части — за него, за себя и всё то, что выпало на наши плечи, пока мы путались в темноте в поисках друг друга.

— Сейчас пойду притащу яблоко первородного греха, — шепчу ему, глотая слёзы, не давая им испортить весь момент.

— Не суетись, Ев. Я уже давно подсел на тебя и твои грешки, — и крепко обнимает, утыкаясь носом в моё плечо. — Мой грех.

Мне нравится его открытость и слабость, которая только ещё больше подчеркивает силу моего любимого.

— Женитьба на Роксане — это дань за потери Тихомировых? — тихо спрашиваю я, понимая, как узорно переплелись судьбы всех нас.

— Да, — грустно вздыхает и выпрямляется. — Там своя история, потом расскажу.

Киваю, чувствуя, что мы оба вымотаны эмоциями от непростого разговора и желанием поскорее забыться друг в друге.

— Значит, согласна? — подхватывая коробочку со столика и тут же извлекая из неё кольцо, спрашивает Аренский.

— Ты не успокоишься? — тихо смеясь, спрашиваю этого упрямца.

— Неа. Хочу знак своего рабства на твоём теле.

— Можешь покусать меня, — тут же выкручиваюсь я.

— Обязательно. Сразу, как только ответишь, и покусаю, и полижу, и до оргазма многократного доведу.

— Хорошо, Богдан. Ты меня буквально вынудил, — игриво недовольствую я, протягивая вперёд правую руку. — Да, я согласна стать твоей женой.

— Слава богу! Дождался!

И я. Его. Любимого босса моего счастья!

КОНЕЦ