— Если не открывает, значит, не хочет, — Георгий сложил руки на груди. Точнее, удобно устроил их скрещенными на животе. — Или ее нет дома. Она вообще… — мужчина сделал вид, что задумался, — очень занятая. Мужиков вокруг нее крутится, как голодных собак около аппетитного куска мяса или сахарной косточки.
Сравнение было не очень, но суть было легко уловить. По его словам, выходило, что одна я надолго не останусь. И конкуренция у моего бывшего будь здорово. Ох, спасибо сосед, выручил. Сразу понял, что к чему и, сориентировавшись, стал развивать в Павлике комплекс неполноценности.
— Причем, все как на подбор, — Григорий скептически осмотрел одетого в деловой костюм Ерыгина с ног до головы, — высокие, мускулистые и брутальные. Кулачищи, во, — тут он сунул под нос опешившему Пашке свою руку, сжатую, собственно, в кулак. — Богатыри. Одним ударом в нокаут вводят. Один цветы таскает, второй брюлики дарит. Третий вон, на руках носит, да на тачке дорогой катает.
Ну, это он загнул. Из всего вышесказанного правдой было только одно — в нокаут они вводили знатно. Я их еще не знала (да и не узнаю, понятное дело), но уже боялась. После такой убедительной речи соседа, Павел быстро смылся. Когда его шаги совсем стихли, я рискнула приоткрыть дверь и выйти на лестничную клетку. Отпила немного кофе, улыбнулась, смотря в хитрющие голубые глаза и поблагодарила мужчину за помощь.
— Полно, Лизка, — отмахнулся от моей благодарности он. — Сразу видно, что этому хмырю от тебя что-то надо. Девка ты нормальная, соседка не шебутная. Почему не помочь? Мне не сложно.
— Все равно спасибо, — еще раз поблагодарила. — Мне не ловко из-за того, что он и вас потревожил.
— Это еще чего, — хмыкнул Григорий. — Вот если бы он Клавдию Ивановну разбудил, тогда да, проблем бы огреб, будь здоров.
Клавдия Ивановна на самом деле могла довести до ручки кого угодно. В бывшем учительница по русскому языку в старших классах, она могла наговорить такого, что у не подкованного человека случился бы взрыв мозга. Лично мне не доставалось. А вот парням, что жили с родителями этажом выше, как-то прилетело. Они курили в пролете между лестницами. Учуяв запах сигаретного дыма, соседка вышла и так обложила парней, что они больше ни разу не были замечены с сигаретой в зубах. В руках, впрочем, тоже.
И вот стоим мы, разговариваем, я медленно потягиваю кофе и открывается дверь почтенной дамы. Запахивая на ходу махровый бордовый халат, Иванна, пожевав губами, проскрипела:
— Чего стоим? Какого поезда ждем? Учтите, состав до дурдома отъехал в девяносто девятом году. Я как раз стала обучать оболтусов из десятого класса. Именно тогда и взяла в ту сторону последний билет.
— Добрый вечер, Клавдия Ивановна, — поприветствовала пожилую женщину, отсалютовав ей кружкой. — Как дела? Как здоровье?
— Дела паршиво, — медленно подходя к нам и держась одной рукой за спину, проворчала соседка. — Платежка за электричество пришла, я вешаюсь. Здоровье, как видишь, тоже не очень. На даче пропахала весь огород от сорняков. И мелких засранцев, что решили подергать морковь.
Засранцами она называла своих внуков десяти и двенадцати лет. По словам Григория, любила она их жутко. Но часто любовь превращалась в раздражение. Тогда доставалось всем. И внукам, и их родителям.
— Расходитесь, — пожевав губами, проговорила женщина. — Время позднее. Я устала, а вы своими голосами дом сотрясаете.
Переглянувшись с соседом, быстро распрощались с Клавдией Ивановной и скрылись в своих квартирах. Хотя… какая она моя. Съемное жилье, оно и есть съемное. Моего тут почти ничего нет.
Кофе допивала уже на кухне, в гордом одиночестве. Рыбок что ли завести? Или паука… Вот придет мой бывший, открою дверь, выпущу на волю своего питомца и…
И получу потом нагоняй от Клавдии Ивановны. Причиной шума буду являться я. Сегодня была косвенно, а в случае с пауком — прямым виновником мужских визгов.
Следующий день провела в домашних заботах. На всякий случай, чтобы не дергаться от каждого пиликанья, отключила телефон, сделала музыку на компьютере чуть погромче и приступила к уборке-готовке-стирке-штукатурке. Отштукатуривала свою нервную систему от напряжения. Один недостаток был у успокоительного — сонливость. Как не свернула себе челюсть, постоянно зевая, одним фармацевтам известно. Они должны были быть в курсе, что продают разбитой и униженной женщине, которая только-только развелась.
Спать легла рано, чтобы утром выглядеть свежей и отдохнувшей, а не помятой, словно с бодуна.
И я на самом деле чувствовала себя гораздо лучше. Если не считать стыд и страх, которые не покидали меня все последние два дня. С кем я была в тот вечер? Знает ли кто об этом, кроме, собственно, того, кто… Черт, почему я, постоянно уговаривая себя, что не стоит об этом думать, все равно прокручиваю мучающие вопросы в голове? Вот приду на работу и узнаю. Вдруг меня вообще уволили. А уж если в том кабинете стояли камеры… А если так подумать, об увольнении я бы узнала гораздо раньше. Получается, места не лишилась. После такой вольности меня бы выгнали из фирмы пинком под одно место.