Босс моего бывшего

И мне, наверное, действительно нужно его грохнуть, но я… совсем ничего не чувствую. Ни злости, ни положенной по случаю ярости. Ничего, кроме усталости. Если бы хоть немного любил свою жену или волновался о собственной репутации, я бы обиделся и прикопал юношу. Но меньшее, чего мне хочется – убивать. Не из-за Юли так точно.

– Когда-то я тоже поверил, что смогу её спасти, – замечаю, засовывая руки в карманы. – Вообразил себя рыцарем в сияющих доспехах. Но эту женщину невозможно спасти, она не умеет быть благодарной, неспособна любить. Всё, на что она способна – тащить тех, кому она небезразлична, на дно.

Вадик распахивает глаза, а они такие голубые и чистые, что в них можно увидеть собственное отражение.

– Благодари моих парней, они спасли тебя от худшей участи, когда нашли вас.

– Дмитрий Николаевич, – пытается что-то сказать, нервно облизывая губы, и поднимается на ноги. – У меня мама… и сестра младшая. Ей всего шестнадцать.

– Давишь на жалость?

– Нет, я не о том, – он размашисто ерошит тёмные волосы, старательно подбирая слова. – Нет, я просто хочу, чтобы меня не хоронили в закрытом гробу. Мама… я не хочу, чтобы они расстроились ещё больше.

– Где ж ты такой отважный взялся? – вздыхаю. – Не буду я тебя убивать. На мне и так слишком много грехов, чтобы ещё в твоей крови пачкаться.

Кажется, Вадик не верит мне: опасливо косится на мои карманы, натянутые из-за сжатых кулаков, обводит тоскливым взглядом подвал, вздыхает.

– О вас раньше говорили… ну, ходили слухи.

– Слухи обо мне ходят всегда, – кривая улыбка появляется на губах. – Это очень удобно, но всё равно не уберегает от таких влюблённых идиотов, как ты. Спаситель обиженной невниманием мужа жены, надо же. Ты что, не видел, что она бухает?

– Видел… я даже просил её лечиться.

– Она тебя послала?

– Ага, но я всё равно собирался за неё бороться.

– Куда ты хотел её отвезти?

– К своей маме, – бросает тихо. – Она в деревне живёт, умеет всякими травами лечить хвори. Я думал, что она поможет Юле.

– Какой же ты очаровательный идиот, – меня душит смех, и я, запрокинув голову, хохочу, и хриплый звук отражается от каменных стен. – Юля и в деревне, надо же. Это лучшее, что я слышал в своей жизни. Самое наивное и чистое. Ты, правда, верил, что она на это согласится?

– Она говорила, что я ей нравлюсь…

Только, видимо, о ребёнке так и не сказала. Продуманная.

– Я хотел её спасти! – с детской обидой говорит Вадик и снова шмыгает носом.

– От меня?

– От неё самой, – вздыхает и трёт кулаками глаза, ещё совсем мальчик, попавший в сети актрисы погорелого театра.

– Ты бы никогда её не спас. Никто не сможет, потому что Юля умеет только разрушать.

На меня наваливается тяжёлой плитой опустошение. События сегодняшнего дня, правда и откровения душат меня. Стены подвала сжимаются вокруг, ломают остатки самоконтроля. Если я пробуду в этом доме ещё хоть немного, я сойду с ума. И это не фигура речи.

Я смотрю на парня, так легко поверившего, что несчастная женщина, рыдающая на заднем сиденье машины, способна стать лучше благодаря его любви. Он натянул стальные латы, опустил забрало, вонзил в воздух копьё и решил её спасти. Увезти в деревню, к своей маме и лечить там её, лечить… смешно и грустно одновременно.

– Дмитрий Николаевич, вы не думайте, я бы вернул вам машину. Отвёз бы Юлю в деревню и вернулся. Сам.

Этот разговор меня прикончит, как и несокрушимая наивность этого, в сущности, ещё ребёнка.

– Я очень устал, Вадик, – говорю, смахивая с лица невидимую паутину. – Поезжай к своей маме, попей её травки.

Он удивлённо моргает, до конца не веря, что во мне осталась капля здравого смысла и, чёрт его дери, благородства. Я такой правильный и милосердный, аж самому тошно. Но я устал от грехов и крови, нажрался этим досыта.

Когда-то я искупался в чужой крови из-за Юли. Сделанного не воротишь, с этим дерьмом на совести придётся жить, но больше я в эту реку не войду.

Мои охранники популярно объясняют Вадику, что с ним будет, если он рискнёт сунуться обратно в город – на болтовню у меня не остаётся моральных сил, и я благодарен ребятам, что взяли на себя эту тяжёлую работу. Я стою на крыльце дома, курю. Дым вылетает тонкой витой струйкой в чёрное небо. Наблюдаю за Вадиком, стоящим вдалеке в окружении трёх крепких парней – это именно те, которые их с Юлей поймали.

Вадик кивает, уверяя, что в городе ему делать нечего. Изредка бросает на меня взгляды, а в них отголоски пережитого в подвале страха и, чёрт возьми, благодарность. Несмотря ни на что он неплохой парень. Просто полетел не на тот свет.

Он знает, что нужно убегать быстро и никогда не возвращаться. Полно свидетелей того, что он угнал мою машину – уже за это ему можно многое примотать. И он не вернётся.

Наверное, всё-таки поедет к маме лечить травками душевные раны.

Возвращается Валера. Он, принявший деятельное участие в комедии, разыгранной для моей непутёвой жены, выходит из машины и идёт ко мне расслабленной походкой, не лишённой кошачьей грации.

– Всё в порядке, – говорит, глядя прямо мне в глаза. – Виктор принял её лично, и от одного его вида она чуть не наложила в штаны.