По большей части мне давали мелкие, ничего особенно не значащие поручения. Кто-то из отдела дизайна/рекламы/программирования/логистики приносил что-то, я сортировала и часть относила к Роману Игоревичу в кабинет, а часть — в архив. Каждый “приходящий” давал чёткие указания что и с чем делать, напоследок добавляя: “Потом, определять придётся самой!”.
Я получила разряд по ксерокопированию, убив как минимум час на копии, а потом ещё полчаса на созерцание кабинета начальства, пока оно их подписывало. Смотрела куда угодно, но не на его шею, напряжённую и очень… красивую. Не знаю, как шея может быть красивой, но у него как-то получалось привлечь моё внимание этой заурядной частью тела. И руки. Он терпеливо подписывал листик за листиком и аккуратно складывал их в стопочку. Моя внутренняя перфекционистка текла, как льдинка на солнце.
От телефона меня временно “отлучили”, переложив обязанность на Саймона. Ну и хорошо, всё по-порядку, главное же научиться ксерокопировать, при этом не поддаться соблазну сделать копию собственного зада!
На этом всё. Больше никаких поручений, но от бессмысленной и беспощадной беготни кабинет-приёмная нещадно разболелись непривычные к каблукам ноги. В воскресенье сдалась и купила туфли-лодочки с изящным носом и элегантной колодкой, кремовые, лаковые! Дорогущие! И созданные самим Дьяволом в его подземном модном доме.
Но оказались неожиданно убийственными для ног с непривычки. Поэтому когда в шесть часов вечера офис опустел, и наступила ненарушаемая гудением техники тишина, я выползла из-за стола, скинула адские каблуки и прошлёпала к пузатому кожаному диванчику.
Села на него, как на домашний, вытянула ноги и прижала ступни к холодной напольной плитке. Чёртова юбка-карандаш задралась от неизбежного скольжения по дивану, блузка чуть выпала из-за пояса. Вид крайне глупый, никогда больше этот комплект “Людмила Прокофьевна Стайл” не надену! да ещё мозоли просто дьявольская, аж нейлон к коже прилип.
Мерзко, но это моё наработанное! Подтянула ступню и стала изучать красную пятку, шипя от боли. Хорошо хоть одна осталась, можно решить проблему с тем, как теперь добираться не то что до дома, до лифта!
— Что с вами?
Я вздрогнула, но голову поднимать не стала, матерясь про себя.
— Что-то с ногой? — продолжал за моей спиной требовательно волноваться господин Кирсанов. От его голоса приятного на руках поднялись волоски, а щёки заалели… от стыда.
Сижу в ужасной позе, юбка задралась, блузка в беспорядке, босая и с уродливой мозольной пяткой. Ещё и волосы к вечеру от увлажнителя порадовали безумными кудрями.
— Вы онемели? — теперь он ещё и недовольно рявкнул. И я вздрогнула с кивком, и только потом повернулась к нему.
Роман Игоревич выглядел очень неформально. Без пиджака и галстука. Волосы чуть взъерошены, глаза от компьютера красные, усталые. Как в ТОТ вечер.
Меня прошибло ужасом воспоминания, в которое я так часто возвращалась и наверное Кирсанов это понял — помрачнел и задумчиво скользнул взглядом по моим ногам.
— Мозоль… от… новых туфель, — когда двинулся в мою сторону, сбивчиво пробормотала я, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке.
Воспалённый мозг тотчас нарисовал жуткую картинку, где ОН, Кирсанов, на ходу расстёгивает рубашку, завораживая этим действом.
Склоняется… А я как безвольная дева — только смотрю и жду. И тогда он одним рывком подгребает меня под себя. Проводит кончиком пальца по моей губе, оставляя след винной помады.
Не уверена, но в глазах Романа Игоревича прочитала ту же фантазию. Но в отличие от меня — он остановился в шаге от диванчика и теперь я глядела на него снизу вверх, часто и испуганно дыша. Его бормотание: “Вам помочь?”, - скорее прочитала по губам, чем услышала.
Сердце, стучащее в груди, заглушило его голос, оставив только неразборчивую мелодию, которая манила, как флейта кобру.
Как вы… Как вы… Что?
— Как вы пойдёте домой с такой болячкой?
— Буду идти и плакать, очевидно, — шепнула я, не понимая, как комично выгляжу.
Роман Игоревич кивнул, но чувственные губы дрогнули в улыбке. И мои тоже.
Он хохотнул. Я хохотнула следом, а потом мы оба рассмеялись, как будто я отмочила такую шутку, что просто умереть можно.
Кирсанов расслабленно сел на диван рядом со мной, и мы бесконечно долго смеялись, как безумные, пока он случайно не уронил руку так неаккуратно, что попал по пятке, от которой я только успела отлепить нейлон.
Я сначала взвизгнула, а потом зашипела от боли, невольно шибанув его по груди, но он успел перехватить мою руку, придержав в том месте, куда я ему угодила. Теперь уже мы с ним замерли.
— Вы меня ударили? — недоуменно уточнил он.
— Ага, — сдержанно кивнула.
Выглядело так, будто он самолично прижал мою раскрытую ладонь к своей груди, как раз напротив сердца. Сквозь тонкую рубашку я чувствовала тяжёлые удары, ощущала тепло тела, твёрдость мышц, напрягшихся под моими пальцами.
А потом неосознанно, будто и того было мало, чуть пошевелила рукой. Кирсанов ещё крепче сжал запястье, а его сердце забилось ещё чаще, отдаваясь маятником в моей ладони.