Боссу не откажешь: маленькое счастье в нагрузку

— Мне за тот раз знаешь как, — досадовал знакомый. — Но не уволили, — цыкнул тотчас. — Очень нужно?

— Очень, — заверила кивком.

— А мне потом без премии?..

— С меня причитается…

— Кроссворд, — по карману хлопнул. — А то мой уже заканчивается.

— Самый толстый из тех, что найду, — клятвенно кивнула.

Дядя Витя по сторонам посмотрел, нет ли глаз и ушей и мне с улыбкой в усы махнул:

— Бегом! Но ежели что случится или пропадёт, я о тебе расскажу! — пригрозил нарочито строго.

— Так точно! — вытянулась по струнке, точно военный. А как они это делали знала не понаслышке. Отца на службе видела не раз. И он даже шутливо меня этому учил, только честь без фуражки не позволял отдавать.

— Отставить, — поморщился дядя Витя, но вид у него был самый что ни на есть довольный.

Лифт, этаж, коридор… всё знакомо и пустынно.

Меня нешуточно лихорадило, поэтому у двери в кабинет Кирсанова замерла — вроде раздавались голоса. И “Антонина”, “Тоня” мне прям по нервам било. От ревности, что накатила и горло сдавила, выть захотелось. Чуть не развернулась, чтобы уйти, но судя по интонации Ромы… он просто говорил… и согласился на встречу… На этом меня аж пнуло вперёд — поправила юбку, блузу, волосы и постучала.

Секунды отсчитывало сердце.

— Да, — чуть удивлённый голос Кирсанова. — Войдите… Кристина, — он чуть покачнулся в кресле, не то встать хотел, не то отшатнуться. Убрал телефон от уха и отложил.

И на том спасибо.

Один в кабинете и никаких Антонин.

Недоумение сменилось плохо скрываемой радостью, и я осмелела — с деланной важностью, с блокнотиком в руках шагнула в кабинет:

— Роман Игоревич, я освободилась. Какие-то будут распоряжения? — смотрела на него самым готовым взглядом.

А он меня… пожирал. Синева глаз почернела. Рома жадно сглотнул. И мне стало дурно и волнительно, я и без того урывками дышала, а ровность удерживала остатками силы воли. А когда так смотрели…

Облизнула вмиг пересохшие губы, хотя несколько минут назад накрасила заново своим любимым цветом.

— Раздевайся, — хрипло бросил Кирсанов, — и на стол!

Это улыбнуло так, что я продолжила играть:

— Простите, — нарочито деловым тоном, — но у меня по плану, — заглянула в блокнотик: — Уважительные лапанья. Наглые поцелуи. И…

— Дай-ка угадаю, — не дал договорить Рома, отвалившись на спинку офисного кресла: — Охренительный секс?

— О, — актёрски подивилась. — Вы уже знакомы с этим списком?

— Кравчик, я тебя сейчас насиловать буду!

Боже, меня его угроза вроде до микрооргазма довела, даже ноги совсем ослабели, даже покачнулась немного.

— Что ж, — отбросила и ручку, и блокнотик… Три пуговички неспешно, но жадно следя, как за этим наблюдал Кирсанов, расстегнула. Медленно, смакуя, как Ромка уже дышал глубже, выудила из бюстика “секретик”. И легким жестом позволила всей связке презервативов распуститься:

— Боссу не откажешь…

* * *

Я обкончалась как когда-то. Ромка безумствовал и набрасывался, точно голодный Зверь во время спаривания. Кажется, я была не в бОльшем адеквате — и скулила, и стонала… позволяя меня трахать, как ему взбредёт в голову, ну или куда меня в этот раз прижмёт/прислонит/усадит/уложит.

И стенка, и тумбочка, с которой на пол ухнула кипа бумаг, диванчик, с которого уже падали мы — на ковёр… И стол, который изучила и задницей и лицом/грудью.

На нём и остановились…

— Это было больше чем охренительно, — шепнула в столик, всё ещё не в силах усмирить дыхание и бой сердца. Боже, как же давно меня так не трахали.

Вот бывает секс, бывает потрахушка, бывает ебля и даже дрочилово, и конечно занятие любовью, а бывает вот так… мозгосносный трах. Когда в башке пустота зависает, тело вообще не слушается и хорошо… так хорошо, что по фигу, если это смерть наступила.

— Да, ты всё же это сделала, — посмеялся в меня глухо Ромка. — Мы трахнули этот стол, — Лизнул, как пёс, жилку на шее, поцеловал с прикусом и вышел из меня с неохотой, медленно. — Я ничего не пропустил? — ненавязчивым рывком меня развернул и поцеловал, потянув за края блузы, пуговицы которой остались где-то у входной двери — там, где меня пытался избавить от узкой блузочки Кирсанов.

— Я пока анализирую, — по губам расползлась улыбочка.

— Я… — Ромка носом по моим губам поводил и опять поцеловал. В этот раз без напора, но так, что я поняла без слов, как он по мне скучал.

— Я тоже… — закивала, уже еле сдерживая слёзы. — Прости.

— Глупая, за что?

— Ты занят, а я…

Он опять поцеловал. И опять по телу скользнули его алчные руки. И губы его меня терзали и изучали…

Не помню, когда потеряла связь с реальностью, но проснулась на диванчике в офисе Ромки. Полуголая, помятая…

Он серый, взъерошенный сидел за столом и вновь рассматривал бумаги.

— Доброе утро, — буркнул не то мне, не то кому-то невидимому, потому что даже головы не поднял.

* * *

Я попыталась привести себя в более менее потребный вид, но увы:

— Не старайся, невинней тебе уже не грозит выглядеть, — прозвучало чуть охриплое Ромки. Очень ободряющая реплика мрачного Кирсанова, изучающего бумаги.