Через час отец привёз сменную одежду и по его настаиванию я всё же переоделся. Вечность прожигаю дыру в створках, что ведут в операционную. И вот когда эта долбаная дверь открылась, я вскочил как ужаленный.
— Как он?
Страх! Он не даёт дышать, выкручивает внутренности, сжимает горло.
— Его жизнь вне опасности, — успокаивающий голос врача облегчил немного. — Но он в коме, и мы не знаем, когда он очнётся.
Жив, и это главное.
— Были осложнения, пуля задела позвоночник. Есть риск, что он останется парализованным, мы сделали всё возможное. Но пока не очнётся, ничего конкретно не могу сказать.
По хрен. Важно, что он выжил, что он ещё посмотрит на меня своими глазами. Что будет дышать.
— Я могу к нему зайти? — Я должен быть рядом.
— Он пока в реанимации, вход только родственникам…
— Он мой парень, жених, муж, кем хотите. Я его единственный родственник, — жалостливый взгляд и кивок.
— Хорошо. Оденете спецодежду и можете зайти.
Всё, что угодно, лишь бы рядом с ним.
90
Стас
— Выглядишь лучше, — констатировал отец.
— Потому, что ему лучше, — не отвлекаясь, ответил я.
— Какие прогнозы? — поинтересовался он.
— Врач говорит, что показатели хорошие. Нужно ждать, когда очнётся, чтобы узнать, сможет ли он двигаться.
Я не отходил от него всю неделю, как только его перевели в палату. Лежит такой безжизненный в проводах, подключённых к аппаратам. Кислородная маска, которую я на секунду снимаю, чтобы коснуться его губами. Эгоистично, не спорю, но чувствовать его тёплые губы — это мне жизненно необходимо. Он дышит сам, но плохо, так что лучше так.
Несмотря на хорошую платную палату, диван там жуть какой неудобный. Но мне по хрен, хоть на полу. Там есть все удобства, можно и не покидать комнату. Но я всё же на два часа отхожу от него и бегу к мелкой. Она просто сияет от счастья, когда видит, что я захожу в дом отца. Мне её не хватает, скучаю по ней, но сейчас так нужно.
Полиция, конечно же, ничего не нашла. Кто бы сомневался. Как только Тёма очнётся, я сам займусь этим. По очереди вытащу каждую крысу Ворона из скважины. И буду отрезать по пальцу каждый день, пока не сдохнут от потери крови. Не знаю ещё как, но и до Ворона доберусь. Не отбыть ему срок до конца. Таким тварям незачем жить.
Главное, чтобы Тёма об этом не узнал, не простит мне такое. А я не могу простить то, что сделали с ним. Жить спокойно не смогу, зная, что Ворон дышит, да и уверен — он не успокоится, пока не доведёт дело до конца.
— Он поправится. А если нет, есть много реабилитационных центров. За границу отправим, сделаем всё возможное, чтобы он встал на ноги, — подбадривал отец.
— Встанет, — кивнул я, соглашаясь.
Главное, чтобы очнулся. Съязвит что-то, пусть кричит, уму-разуму учит, упирается, всё, что угодно, лишь бы открыл уже свои глаза.
— Поужинаешь с нами? — осторожно спросила вошедшая в гостиную Марина.
— Нет, спасибо. Побуду с мелкой и вернусь в больницу.
Не хочу пропустить его пробуждение.
— Стас, двадцать минут ничего не изменят, — умоляюще сказал отец. — Когда ты домашнюю еду в последний раз ел?
— В больнице нормально кормят, — успокоил я его.
— Да, конечно, — не веря, кивнул он.
— Я правда лучше поеду уже. Спасибо вам за всё, особенно за мелкую.
Если бы не они, я не знаю, чтобы сделал.
— Да брось. Она просто ангел, — с улыбкой посмотрел отец на неё. — Спрашивает про вас иногда, но в основном всё хорошо.
— Она у нас спокойный ребёнок, если с другими людьми. Дома с нами просто торнадо, сметает всё на своём пути. Да, Мелкая? — взял её на руки и подбросил вверх, чтобы услышать её заливистый смех.
— Не знаю, как с вами, но с нами она просто само очарование, — наблюдал за нами отец, улыбаясь. — Тебе очень хорошо с ребёнком на руках. Я и не надеялся увидеть тебя таким.
— Каким таким?
— Семейным, — уверенно ответил он.
— Я и сам не ожидал. Пока язву свою не встретил.
Сердце бьётся живее, как только Артёма вспоминаю.
— Я очень рад, что ты его встретил, — приблизился отец ко мне. — Всё будет хорошо, главное верить, — и похлопал по плечу.
— Верю. Ну что, пойдёшь кушать? — спросил мелкую, и она оживлённо кивнула. — Отлично. Иди к Марине, — стиснул в объятиях, поцеловал в пухлые щёчки и вручил её Марине.
— Если что, звони, — как всегда, перед выходом сказал отец.
— Конечно.
Попрощались, и я, сев в свою тачку, поехал в больницу.
Уже все меня знают в этих белых стенах, кто-то улыбается, кто-то смотрит с сожалением. Пропах лекарствами до костей, наверное. Поднялся на третий этаж и, открыв дверь, вошёл в палату. И тут же напрягся, на диване сидит какой-то хмырь, одет с иголочки и смотрит на моего Тёму.