Ботфорты капитана Штормштиля

Лошади косили из-под шор умными карими глазами, молодцы с хохотом расцепляли руки, и фаэтон, плавно покачиваясь выкатывался на набережную. Под его сложенным в гармошку верхом, ухватясь за рессоры, гроздьями висели мальчишки.

А Бобоськи все не было. Исчез куда-то Бобоська. Тошка возвращался в пеструю толчею базара, где все так необычно: и голоса, и краски, и запахи — все так непохоже на далекий, пыльный и притихший от сухого зноя Нефтегорск.

— Рыба! Рыба! Совсем живой рыба! Сам удивляюсь…

— Аба, виноград! Черный, как глаза молодой невесты, сладкий, как песня соловья!..

— Губки! Губки! Греческие губки!..

— Лески, крючки, грузила! Лески, крючки, грузила!

— Хабарда-а!..

Тошка снова пристроился за фаэтоном.

— Ты куда бежишь, Топольков? — неожиданно раздался строгий и странно знакомый голос.

«Кто это может быть? — подумал Тошка и остановился. — Да ведь это Кло! Неужели и вправду Кло?»

Он медленно, точно боясь спугнуть догадку, обернулся. Кло стояла у дверей овощной лавки и улыбалась ему.

— Что, испугался? Подумал — Буратино, да? А скажи, здорово я умею кричать ее голосом?

Буратино — это учительница биологии. Она классный руководителей у нее длинный, острый и красный нос и дребезжащий голос. У Кло совсем не получается так. Вовсе не похоже. И все же Тошка кивнул головой:

— Точь-в-точь Буратино… — В одной руке у Кло сумка с продуктами, в другой зажат кошелек. — Ты с базара?

— Да. А ты?

Тошке не хотелось врать. Он рассказал Кло, что ищет друга, но подойти к красильне не может, так как у него крупный конфликт с одним из руководителей этого химического предприятия.

— Ну, давай я подойду, — предложила Кло.

— А как?

— Очень просто. Как заказчица. Держи! — сунув Тошке сумку, она с независимым видом зашагала по тротуару.

— Здрасте! — сказала Кло, подходя к красильне и останавливаясь перед стулом, на котором дремал Серапион. Мне нужно…

— Мне тоже нужно, дорогой. Краска нужно, ацетон нужно, то-се, — перебил ее глава красильни. — Нет ничего, заказов не принимаем. Зайди в начале месяца, посмотрим.

— Мне нужен ваш работник, который разносит… Ну, это, по домам, в общем.

— Тоже нету.

— А когда он будет?

— Через три дня, — ответил Серапион и вдруг спохватился. — А тебе зачем? Ты кто такой?

— Инспекция, — небрежно бросила Кло и, повернувшись, пошла прочь.

— Ва! Инспекция! Вернись обратно, мадам инспекция, я тебе нос вытирать буду. Что за нахальный молодежь пошла!..

Издалека увидев Кло, Тошка пробился к ней сквозь толпу.

— Через три дня будет. Проболтался ваш Скорпион.

— А откуда ты это знаешь, что он Скорпион?

— Просто похож на скорпиона и все, — Кло загадочно усмехнулась. — Остроносый, колючий какой-то и злюка вдобавок.

— Мы его тоже Скорпионом прозвали…

— Донесешь мне сумку до дома? А то знаешь какая тяжелая?

— Конечно, донесу!

Они пошли по улице, ведущей к порту.

— Рыба! Совсем живой рыба!..

— Раковины с морским шумом! Кому раковины с морским шумом? Шум бесплатно!..

— Перепелки! Перепелки! Перепелки!..

Горит над мачтой Южный Крест,
Под килем — океан.
Кто не забыл своих невест,
Кто не забыл своих невест,
Те вновь вернутся к нам…

Кло и Тошка остановились. Шарманщик крутил медную ручку и пел надтреснутым голосом. На его плече, закрыв глаза, сидела маленькая облезлая мартышка. Ее розовые перепончатые веки подрагивали, тонкие губы были печально сжаты, Шарманщик вовсю крутил ручку, дергая плечом, и обезьяна, чтобы не упасть, хваталась сморщенной лапкой за его картуз.

— А я тоже выдумываю песни, — неожиданно сказал Тошка. — Тоже про моряков. Вернее, про одного моряка.

— Про какого?

«Рассказать бы ей все, — в который раз подумал Точка. — И про Штормштиля, и про Клотика, который так похож на нее, и про бутылки, и про ботфорты. И заодно уж про Бобоськину беду…»

Ужасно Тошке захотелось рассказать все, но он пересилил себя.

— Да так, один моряк. Старинный еще. Он не любил злых и жадных людей. И плавал на клипере…

— Слушай, девочка!

Кло оглянулась.

Толстощекий дядя в фуражке из мочалы таинственно поманил ее пальцем, Он держал палец у самого своего носа. Тошка знал толстощекого. Это был известный на Турецком базаре «шептун».

— Заграничный шелковый ленты есть. Для косов. Недорого, — зашептал он на ухо Кло. — Очень красивый. Нада?

Та молча отошла. Потом, повернувшись, поманила «шептуна» пальцем. Кло тоже держала палец у самого носа, совсем как толстощекий. Став на цыпочки, шепнула в его волосатое ухо:

— Не нада!

— Тьфу!..

Смеялся шарманщик, тряся плечами, мартышка, проснувшись, скалила острые зубы и стрекотала высоким сорочьим голосом. Смеялся Тошка, смеялся, широко раскрывая щербатый рот, старый рыбак дядя Неофит. Турецкий базар умел не только кричать, спорить и спекулировать, он умел еще и смеяться.

— Эй, Оришаури, как зовут твою новую собаку?

— Костик!

— Хах-ха-ха!..

Шарманщик снова взялся за медную ручку своего облупленного ящика. Мартышка, закрыв глаза, положила седую голову на его мятый парусиновый картуз…