Ботинки, полные горячей водки

Черный хотел революции сверху, я желал революции снизу, а белый ненавидел любые революции.

– Ты не понимаешь, – говорил он, это была самая частая фраза из числа обращаемых ко мне. – У тебя все есть, какая к черту революция.

– При чем тут «у меня все есть»?

– Ты не понимаешь.

Я смеялся и в который раз пробовал что-то объяснить.

– Ты слишком быстро говоришь, – прерывал он всегда меня одной и той же фразой. – Быстро и много.

– А как надо?

– Надо говорить разумные вещи.

– Надо быстро говорить разумные вещи. Много разумных вещей.

Белый недобро смеялся, и хреновуха в глазах покачивалась.

– Смешно, – объяснял он свой смех.

Это было его любимое словечко. Вернее даже, два словечка.

Иногда «смешно» произносилось с нежностью, с эдаким мужским придыханием, когда смешное было славным, надежным, очаровательным.

В другой раз «смешно» ставилось как печать: когда заходила речь об изначально неверном и дурном. Тогда это слово произносилось кратко и глухо.

Ну, вот как в моем случае.

– Давай о другом говорить, – предложил я доброжелательно.

– Ну, дав-вай! – отвечал он дурацким голосом, это было другое его любимое словечко.

– Сегодня в магазине пронаблюдал чудесный мужской подарочный набор – пена для бритья, гель для душа и презерватив, – сообщил мне белоголовый. – Это как: побрился, принял душ, надел презерватив и пошел гулять? Разумно.

Он страстно, мучительно, неустанно любил женщин. Женщины не очень хотели отвечать ему взаимностью, и мне думается, он так и не изменил жене ни разу.

О женщинах я не люблю говорить, и поэтому мы пошли на четвертый круг молча.

Трезвели потом на улице, гримасничая розовыми лицами.

– Какой красивый июль, облачный и медленный, уплывает из под… глаз, – сказал я, прервав молчание. – Мне уже надоели прежние названия месяцев. Июль надо переименовать в Месяц Белых лебедей. А ноябрь – в Месяц Черных журавлей.

– Тогда можно было бы говорить: «Не стреляйтесь в Белых лебедей», – завершил мою мысль белый и смахнул каплю хреновухи с щеки. Он иногда плакал, умел это.

День продолжился с черноголовым.

Черноголовый разводился с женой. Он не любил женщин, зато они любили его безусловно и проникновенно. А черноголовый любил политику, ему нравилось находиться внутри нее и делать резкие движения.

Он быстро сделал жаркую карьеру, и его безупречно красивое лицо, гимназическую осанку, прямые жесты возмужавшего, разозлившегося, но по-прежнему очаровательного Буратино часто можно было наблюдать на собраниях упырей, отчего-то именовавших себя политиками.

Черноголовый поднялся так высоко, что я боялся, хватит ли нам сил теперь дотянуться руками для рукопожатия. Но вечерняя наша встреча успокоила – хватило легко. Объяснялось все просто: я нисколько не завидовал ему, а сам он не терял с плеч крепкой головы, по-прежнему глядя округ себя и внутрь себя иронично.

– Наша встреча не случайна! – сказал черноголовый, широко раскрывая глаза.

Мимика его лица играла марш.

Он, обладающий идеальным слухом на слово, умел пользоваться пафосным словарем, мог себе позволить.

– Я вижу в этой встрече смысл! – сказал черноголовый, сужая глаза и наклоняясь ко мне через стол.

– Я получил сегодня замечательное предложение. Там… – он еле заметно кивнул головой.

Мы сидели в кафе возле Кремля.

Я покосился в ту сторону, куда мне указал черноголовый.

– Что ты думаешь? – спросил он меня, он вообще часто так спрашивал, в отличие от белоголового, который с большим интересом рассказывал, как думает он.

– Я думаю, это восхитительно, – ответил я на чистом глазу. – Тебе надо соглашаться.

– Я согласился, – ответил он торжественно и твердо.

Черноголовый не пил в тот вечер, но мы все равно встали и сменили кафе, и ушли от Кремля подальше, чтоб нас не подслушивали из больших, окаменевших башен.

На улице мы застали дождь, и я размазал его по лицу, а черноголовый поселил в волосах. Волосы его стекали по щекам.

Мы ночевали с белоголовым в комнатке нашей знакомой, муж которой уехал в командировку. Немного пошутив на эту тему, мы выпили за вечер одну бутылку водки, а потом вторую.

Пока выпивали, много говорили, белоголовый раздраженно, я – доброжелательно.

«Смешно! – часто повторял белоголовый, слушая меня. – Смешно!» – припечатывал он.

– Ты что, анекдоты ему рассказываешь? – не выдержала и спросила меня, выглянув из соседней комнатки, жена нашего товарища.

– Ага, анекдоты, – засмеялся я, – А так как этот вол не умеет смеяться, он просто говорит – смешно ему или нет.

– Сейчас ко мне подруга заглянет, будете ее веселить, – пообещали нам.

Белголовый оживился, хреновуха качнулась в такт настроению, лицо приободрилось.

Подруга оказалась милой, и веселить ее было настолько приятно, что пришлось пойти за еще одной бутылкой водки.

Они шли впереди, белоголовый был сдержан и уверен, девушка мягка и разговорчива. Я хромал за ними.

– Ты что отстаешь? – спрашивала меня девушка, оборачиваясь.

– Я купил новые ботинки, они болят на мне, – жаловался я.

Она оценила мою обувь и сказала:

– Знаю один отличный способ. Если жмут ботинки, нужно залить их горячей водкой.

Мы переглянулись с белоголовым.