Ботинки, полные горячей водкой

– Быстрей! – одними губами сказал братик, но я его внятно услышал. Внутри у меня всё неизвестно отчего затрепетало, словно сердце моё вырезали из холодца.

Собака звякнула цепью.

Мы перебежали дорогу и уселись на корточках в посадке.

– Ты в своём уме, братик? – спросил я со слабой надеждой.

– Заткнись, – ответил он. – Побежали.

Мы сделали рывок вдоль дороги, мимо чёрных, насупленных, мрачно пахнущих домов. Луна помогала нам, но за воротами нескольких соседних дворов сразу истерично забились собаки, и мы сели в траву, ухватившись руками за землю, озираясь по сторонам.

– Куда мы бежим? – спросил я опять.

– У него лодка стояла возле сарая. Тут река должна быть где-то. Мы к реке бежим. Ты же хотел в песке поваляться. Там и поваляешься.

Я не успел ничего ответить, как братик мелькнул в темноте и – пропал, только топот его слышен был.

Мне примнилось, что где-то неподалёку отвязывают пса: цепь громыхала и зверь взвизгивал. Я заспешил следом.

У реки братик, за которым я мчал след в след, остановился, подождал меня, махнул рукой, чтоб я не раздумывал, и рухнул в воду. Осмотревшись и не придумав ничего иного, я тоже шагнул вслед за ним.

Вода была тёплой и тяжёлой.

Плыть в одежде оказалось муторно и страшно, но через две минуты мы уже выползли на другой берег.

– Идём, не хера сидеть! – сказал братик, и мы снова вошли в лес, отекающие, сипло дышащие безумцы.

Непрестанно царапаясь и спотыкаясь, брели в густой черноте, когда услышали, как на том берегу лает собака. Хриплый голос её метался вдоль берега, и раздавался шум воды – она то врывалась в воду, то возвращалась обратно.

Через час начало светать. Мы наконец остановились и долго вслушивались. На разные голоса защебетали птицы, и для меня это было знаком, что жизнь ещё продолжается, что полоумие минувшей ночи не вечно.

– Братик, ты зачем нас опять в лес привёл? – спросил я.

Мы выжимали вещи и прыгали, полуголые, посередь леса, цепляясь белыми, в огромных мурахах, руками за деревья.

– Извини. – Братик извинился передо мной первый раз в жизни. – Нехорошие предчувствия… Мне кажется, там убийцы живут, – добавил он спустя минуту, трогая ладонями свои щёки.

– Где? – не понял я.

– Везде.

Я хотел пожать плечами, но они и так танцевали.

Братик натянул рубаху, повернулся и пошёл в сторону реки, забирая далеко вниз от деревни, из которой мы сбежали.

– Ты убийц никогда не видел? – спросил я, едва поспевая за ним, очень уставший. – Да и дружок твой сидел за мокруху. Который тебя в гости зазвал. А? Кого ты напугался?

– Таких убийц я не видел, – сказал он. – А кореш мой видел их и рассказывал мне о них. Я ночью вспомнил… – Братик раздвинул кусты, посмотрел на речку, – вспомнил о том, что… – добавил он, вышел на берег и наконец закончил фразу, – …что кореш мой говорил мне однажды. Вдоль реки пойдём, – закрыл братик тему. – Деревня кореша моего тоже на реке стоит. Даст бог, на этой же. Тогда доберёмся.

К обеду погодка разогрелась, и мы повеселели и даже искупались.

Лица, и ноги, и животы, и спины были у нас буквально располосованы, как у выпоротых, и так сладко зудели глубокие царапины на горячем солнышке.

Мы немного поспали на бережку и, очнувшись, потрепали дальше вдоль реки, а иногда по реке, потому что не хотелось в зарослях путаться.

На мои докучливые вопросы о вчерашней суматохе братик отмалчивался или отнекивался с таким лицом, что я видел наверняка: ничего говорить в ближайшее время не станет. Выжидал час, теребил братика снова, и опять безответно. Потом мне и самому надоело всё это.

Мы добрались к вечеру, осунувшиеся за два дня, но сразу запылавшие радостными, расцарапанными щеками, едва увидели человеческое жилье.

– Только не говори мне, что в этой деревне живут маньяки, я больше не пойду в лес, – заранее готовил братика я.

– В этой деревне живет мой кореш. Вон его дом, – ответил братик спокойно.

Кореш встретил братика молча, обнял его, провёл нас в дом.

– А чего морды какие? – спросил он удивлённо. – С дерева оба упали? Шишек хотели нарвать?

– Что-то вроде того, – ответил братик и представил меня.

Я протянул руку, её пожали с добрым чувством.

Получив просторные, залатанные, но сухие рубахи и штаны, мы переоделись, и, радостно суетясь, сели за стол. Там уже была картошка, сало и небрежно порезанные огурцы. Кореш вынес из-под стола на белый свет бутылку, она глянула виновато и покачала жидкостью приветливо.

– Ну что, Валёк, как живёшь? – спросил хозяин.

– Слушай, у меня сначала вопрос к тебе, – ответил братик. – Ты… ты тогда верно всё говорил про деревню, которая в одном дне пути от ваших мест вверх по реке? Не сбрехнул ничего?

Кореш помолчал, разглядывая нас с новым интересом.

– О, братки дурные… – сказал он негромко. – Были там?