Боцман и Паганель, или Тайна полярного острова

Между тем сиплый до сих пор начальственно распоряжавшийся по английски, указывая какой груз в какое именно помещение следует доставить, вдруг сменил тон на более доверительный и интимный. К тому же он перешёл с английского на немецкий, обращаясь к невидимому нам собеседнику: «Герр Люци, мы всё таки должны обсудить тактику наших дальнейших действий. На „Брунгильде“ это было бы небезопасно, но здесь у нас есть более надёжное место — наш кабинет. Время не терпит, идёмте, герр Люци». Зазвучал другой голос — низкий и глубокий, словно говорил оперный певец: «На „Брунгильде“ есть вполне безопасные места. В частности моя каюта вполне защищена от прослушивания. Впрочем, как вам будет угодно, герр Кранке».

Раздались шуршащие звуки шагов двух людей. Сиплый говорил ещё что-то, его собеседник односложно отвечал ему, но вскоре звуки их голосов затихли, скорее всего они вошли в туннель. Бронислав Устиныч с любопытством посмотрел на Верманда: «Значит свой корабль они называют „Брунгильда“ при этом их Главарь с жалостливой фамилией[5]. говорит на немецком, как на родном и его собеседник отвечает ему тем же. К тому же вы утверждаете, что узнали этого Кранке, как своего старинного недруга. Не слишком ли много германизмов вокруг вас, господин норвежец?» Вард взглянул на своего визави с явным раздражением и недовольством: «Вы, господин боцман столь же проницательны, сколь и назойливы. Оставьте ваш интерес к подробностям моей биографии до более спокойных времён. В конце концов мы в одном деле и у нас общий неприятель, так что приберегите вашу „фултонскую речь“ хотя бы до окончания военных действий». Устиныч в ответ на его реплику только кивнул, как мне показалось не без смущения и с осознанием правоты Верманда.

Вард пощёлкал на пульте ещё какими-то переключателями и на панели с облезшей краской загорелись новые индикационные лампочки. Он посмотрел в нашу сторону и пояснил: «За долгие годы проведённые в этом месте я досконально изучил, как саму базу, так и всю её инфраструктуру. Не осталось ни одного уголка ни одной кнопки или тумблера назначение которых было бы мне не известно. К тому же немецкие порядки, стремление контролировать всё и всех знакомы мне не по наслышке. Существование этой комнаты контроля и прослушивания разговоров персонала и членов экипажей подлодок, посещавших эту секретную базу было вполне предсказуемо. На секретных объектах служили по меньшей мере два человека в обязанности которых входил контроль за настроениями их товарищей. Они наверняка регулярно писали отчёты об услышанном для контрразведки Кригсмарине. В особых случаях осуществлялась магнитофонная запись».

Бородач нажал на прямоугольную панель в центре пульта. С лёгким щелчком открылась ниша в которой находился небольшой серый магнитофон с круглыми бобинами, оснащёнными зеленоватой узкой магнитной лентой. Продемонстрировав эту немецкую техническую новинку времён «третьего рейха», он продолжил: «Для ведения конфиденциальных служебных разговоров у офицеров командного звена существовала специальная секретная комната. Которая, разумеется, прослушивалась особенно тщательно при каждом её посещении. К тому же всякий раз составлялся зашифрованный на „Энигме“ отчёт с грифом „Высшая категория секретности“. Я почти уверен, что этот Кранке имел ввиду именно это помещение, назвав его — „наш кабинет“. Судя по всему Кранке знает о базе многое, но к нашему счастью далеко не всё. Этот „их кабинет“ я включил сейчас для прослушивания».

В этот момент из встроенного в пульт небольшого динамика раздался уже знакомый нам жужжаще-лязгающий звук открываемой горизонтальной клинкетной двери. Затем послышались шаги вошедших в помещение людей и дверь с тем же неприятным звуком закрылась. Через мгновение мы услышали не менее неприятные звуки голоса господина Кранке. Мне подумалось, что эта говорящая фамилия, как нельзя лучше подходит этому персонажу нашей затянувшейся пьесы. Кранке старчески прокашлялся и с некоторой надсадностью произнёс: «Присаживайтесь в кресло, герр Люци. Здесь имеется в баре превосходный коньяк, но зная особенности и запреты вашего вероисповедания я не осмелюсь предложить вам алкоголь. Сочту за честь выступить в роли вашего покорного слуги и собственноручно сварить на этой спиртовке любимый вами напиток — крепкий кофе. Сам же я просто обязан принять лекарственную дозу спиртного, как профилактику от простуды. Вы уж простите старика». И Кранке вдруг с частыми придыханиями заскрипел, что видимо заменяло у него жизнерадостный смех.