Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами

Она выхватила трубку у меня из рук и в течение нескольких минут уладила с месье Лассе все интересующие меня вопросы. Правда, я несколько напрягся от формы ее одежды в этих переговорах: прикрыта была лишь верхняя часть прекрасного тела — в таком виде, на мой взгляд, можно было разговаривать исключительно со мной или, на худой конец, с гинекологом.

Зажав трубку ладонью, Алекса шепнула:

— Ну ты и идиот! Он имеет в виду не водопровод. Ты говоришь о plomberie — ванна и все такое, а он объясняет, что в краске нет plomb.

— Plomb?

— Как это по-английски — то, что накапливается в старой краске? Из этого еще делают пули.

— Свинец?

— Да. Когда ты выставляешь на продажу дом, ты должен предоставить сертификат, что в краске не содержится свинца. И что в доме нет термитов. И нет amiante.[120]

— Муравьев? Я видел толпы муравьев на кухне!

— Нет, не муравьев, a amiante. То, что не горит.

— Деньги, что ли?

— Нет же, идиот. То, что используется в строительстве.

— Ну да, деньги.

— Вот дурак! Поговори с ним сам. — Она снова передала мне трубку.

— Вам надо подписать документ promesse de vente,[121] — сказал мне Лассе. — Это гарантирует, что вы согласны купить дом за определенную цену.

— Promesse de vente? Я должен подписать договорное обязательство о покупке?

— У вас будет неделя, в течение которой вы можете изменить свое решение. Если желаете, я могу прямо сейчас завезти promesse de vente, чтобы вы могли ознакомиться.

— Сейчас? Да, но…

В этот момент мне показалось, что у моего дома высадился отряд местных партизанских формирований и открыл артиллерийский огонь с единственной целью — сломить сопротивление.

Алекса закричала.

— Да, приезжайте прямо сейчас, — попросил я. — Побыстрее и в сопровождении полиции. На нас кто-то напал. С оружием!

К тому времени как мы, собравшись с духом, оделись (кто захочет распрощаться с жизнью наполовину раздетым?) и выглянули в окно, выстрелы стихли. Из спальни мне открывался вид только на угол амбара и сад, за которым тянулись поля, отлого спускавшиеся в низину. В саду за ночь выросло несколько новых деревьев — ветками служили винтовки, а стволами — туловища. Вооруженные люди были облачены в оранжевые комбинезоны с люминесцентными вставками. Почему-то я решил, что это охотники.

Группа из шести-семи человек с помповыми ружьями в руках слушала месье Ожема. Он, как обычно, активно жестикулировал и указывал в направлении дома.

— Почему они все в этих оранжевых жилетах? — спросил я, полагая, что охотники должны выбирать неброскую одежду. Какой смысл сигналить о своем приближении?

— Потому что они стреляют друг в друга, — зловеще прошептала Алекса. — Они стреляют во все, что движется. Кошки, собаки, люди, вышедшие на прогулку, да кто угодно становятся их жертвами. Вот почему они в оранжевом. К тому же их легче отыскать в лесу, в случае если они впадут в алкогольную кому.

— Ладно тебе! Пойдем скорее посмотрим, в чем там дело, — сказал я достаточно смелым тоном.

Мы постарались как можно громче открывать замок черного входа, а очутившись на улице, разговаривали, чуть ли не крича, стараясь дать понять, что мы не кролики.

— Bonjour! — выкрикнул я, и мы неторопливым шагом направились в сторону сада.

Месье Ожем в этот момент раздавал сигареты. Увидев нас, он разогнал охотников, и те поплелись в направлении полей.

Фермер подошел к нам, добродушно пожал руки и заметил, что утро выдалось прекрасное. Да уж, картинка была та еще — небо выкрашено в угрюмые серые тона, облака нависали прямо над головой, но в воздухе ощущалась свежесть, приятно отличавшаяся от вчерашнего холода. Теперь, когда выстрелы не нарушали привычной тишины, птички вновь запарили в воздухе, что-то щебеча.

— А что здесь… э… происходит? — спросил я.

Алекса перевела для меня его ответ:

— Охотники (все-таки я не ошибся!) думали, что дом пустует. Обычно они и не заглядывают в эти места. Они только хотели защитить нас от кроликов.

— А что, тут водятся кролики-мутанты, пожирающие людей? — снова спросил я.

— Да, временами они появляются здесь, нападают на овец и сжирают все овощи, что растут в огороде.

— Но нам нравятся кролики, — возразил я.

Казалось, месье Ожем согласен со мной. Алекса снова перевела:

— Он сказал, что рад это слышать и что охотники принесут парочку нам на ужин, если вернутся с добычей.

— Скажи ему, что я не ем животных, если они еще не разделаны.

— Мы не должны отказываться. Мы ведь скоро станем соседями.

Я почувствовал, как меня с головой накрывает счастье. Алекса только что в первый раз выбрала слово «мы» в отношении нас! Пожить мы приехали в «моем доме», и если нам случалось идти в гости к ее друзьям, то всегда оказывалось, что они хотели встретиться со мной, а не приглашали нас вместе, потому что мы — пара. Теперь же, если я куплю этот дом, это будет «наш дом».

— Ладно, думаю, нам никто не мешает закопать кроликов, когда стемнеет.

— Нет, я приготовлю их.