Между тем несоответствие ленинско-троцкистской доктрины «классовой войны» реальной жизни стало ясно отнюдь не с первыми залпами германо-польской войны – на самом деле первый крах эта доктрина, только родившись, уже потерпела в Польше в 1920 году. Польские рабочие и крестьяне в военной форме никак не хотели бросать винтовки и братски приветствовать РККА – вместо этого они устроили ордам Тухачевского «чудо на Висле».
Кстати, в отличие от большинства «кремлевских мечтателей», Сталин уже в те годы, годы безудержного «пролетарского интернационализма», вполне трезво представлял значение национального фактора и не строил никаких иллюзий насчет «классовой солидарности польских трудящихся». Оценивая в конце мая перспективы Польской кампании, Сталин писал в «Правде»:
«…Тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение – «чувство отчизны» – передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польских войск. Конечно, тыл Польши не однороден… в классовом отношении, но классовые конфликты еще не достигли такой силы, чтобы прорвать чувство национального единства» (
Хорошо, провал Тухачевского в Польской кампании, разгром его орд на Висле списали на слабость советской власти. Мол, поляки еще не понимали тех льгот и преференций, что несет «простому народу» народная власть, еще были в угаре установления своего Польского государства. И вообще, это были «белополяки», а до настоящих, пролетарских поляков Красная Армия так и не добралась – посему и военная катастрофа. А вот если бы дошли до пролетарского города Лодзь – то красноармейцы немедленно были бы встречены молочными реками с кисельными берегами. Так успокаивали себя проигравшие с треском эту войну Тухачевский со товарищи, наркомвоенмор Троцкий и все интернационал-большевистское руководство СССР. И, успокоив себя, продолжили совершенствовать планы классовой войны будущего.
Они все еще надеялись на «общий кризис капитализма», на «пролетарскую сознательность» европейских рабочих, на «классовое чувство», которое с неизбежностью (как это сказано у Ленина!) должно заменить чувство национальное.
Они на многое надеялись, как оказалось очень скоро, – весьма напрасно…На протяжении почти двух десятков лет (с момента создания товарищем Троцким Красной Армии и до окончательного истребления товарищем Сталиным ее троцкистского духа) советская военная доктрина упорно вбивала в мозги своих офицеров и солдат: будущая война будет войной классов, будущая война будет войной пролетариата, вооруженного марксизмом, с буржуазно-империалистическими хищниками, с их прогнившими «демократическими» ценностями. Наше дело – донести знамя освобождения до народных масс, дальше народные массы сами свергнут своих кровопийц. «Военная тревога» 1927 года несколько отрезвила наиболее яростных апологетов «классовой войны» – но лишь в плане несоответствия их желаний возможностям тогдашней Советской России. И гражданская война, начатая Сталиным против крестьянства Советского Союза, воспринималась ими лишь как способ накопления сил для «революционного прорыва на Запад». Они все еще бредили Мировой Революцией – забыв (или сделав вид, что забыли) про крах Западного фронта в 1920 году, который шел на Варшаву с этими же лозунгами.