Божье знаменье

Благодаря этому молодцу, возок Эвелины был всегда полон припасами, которые он добывал Бог весть каким путем и Бог весть когда. Исправность его в этом отношении доходила до педантства. Во все время движения конноегерей из Парижа до берегов Немана не было примера, чтобы в возке Эвелины не оказалось какого-либо необходимого припаса. Возок Казимир устроил сам лично, и какой-то двухэтажный, на крупных здоровенных колесах, длинный и широкий. В верхнем этаже возка как-то ловко и плотно были уложены всевозможные продукты и вина, а в нижнем — было устроено помещение для самой хозяйки. Тут хорошенькая Эвелина помещалась, как в гнездышке, уютно и хорошо, точно в маленькой комнатке, и кроме того — безопасно.

Понятно, что у хорошенькой Эвелины поклонникам не было счета. Начиная от командира конноегерей, бравого, кругленького полковника, старавшегося походить внешностью на своего великого императора, и кончая последним поручиком, все считали для себя приятным ухаживать за хорошенькой маркитанткой. На все любезности Эвелина отвечала всем одинаковой любезностью, но далее дело не заходило. Капризная маркитантка не позволяла даже лобызать свою ручку. Не обошлось дело и без ссор. Два поручика подрались на шпагах из-за того только, что одному из них сама Эвелина первому подала стакан вина. Узнав об этом, Эвелина явилась на место побоища и успокоила горячих воинов, поднесши обоим одновременно по стакану холодной воды. Один офицер чуть было не покончил с собой из-за любви к маркитантке. Сам полковник из-за нее покривил душой, уволив ни за что ни про что одного молодого и красивого сержанта, показавшегося ему соперником. Впрочем, все это было в первые дни маркитантства хорошенькой Эвелины. С течением времени все успокоились и смотрели на Эвелину, как на гордость и на украшение своего полка.

Сама Эвелина жизнь вела довольно странную. Костюм она предпочитала черный и волосы заплетала в две косы. Редко кто видел, чтобы она смеялась. Хорошенькое личико ее с вздернутым носиком всегда сохраняло какое-то величавое спокойствие. Говорила она тихо, но твердо. Бывали дни, что ее совсем не видали, и где она проводила время, никто не знал и не догадывался. Оживилась она только несколько, когда конноегеря, вместе с другими полками, перешли Неман и двигались по направлению к Вильно. Оживился вместе с нею и Казимир.

Только что повозка их съехала с парома, как усатый помощник Эвелины пал на колени, поцеловал землю и начал молиться. Эвелина, стоя возле повозки, долго смотрела вокруг и наконец тоже перекрестилась. В общей суматохе на них никто не обращал внимания, и потому Казимир тихо и горячо проговорил, обращаясь к своей хозяйке:

— Панночка, да мы ж это дома!

— Дома, дома, Казимир, — прошептала Эвелина, не отрывая глаз от раскидывавшейся перед ней картины могучих лесов Литвы.

— О, да слава ж Тебе, Боже, что дома! — молился Казимир. Эвелина молчала.

Вечером того же дня на роздыхе бравый полковник заглянул в палатку Эвелины, чтобы распить бутылочку бургундского.

— Ну, сторонка, черт побирай! — бранился полковник, которого утренний дождь во время переправы промочил насквозь. — Тут сам дьявол ногу сломит, не только человек! Лес да вода — и больше ничего! По-моему, это даже хуже египетских песков. Вы как думаете об этом, Эвелина? — обратился он к маркитантке, сидевшей тут же на какой-то высокой ковровой подушке.

— О, сторона дикая! — произнесла Эвелина.

— Именно дикая. Вы правду сказали, Эвелина. Но при этом случае можно сказать правду и про императора. На какой черт он привел нас сюда! Что нам здесь делать! Вон у меня в полку в один день сегодняшний пало десять лошадей от истощения. Черт возьми, если дело пойдет так далее, то мне в Москву придется вступить не на лошадях, а на костылях!

— А вы разве думаете быть в Москве?

— Да так решено императором, так и будет! Отдохнем в Вильно — и в Москву!

— О, Москва далеко, полковник! — возразила Эвелина, — и пробраться туда нелегко.

— А вы почем это знаете, смею спросить?

— Меня в детстве кто-то привозил сюда, и я чуть ли уже не была в Москве, — разговорилась Эвелина. — Помню это, как во сне. Город большой, и церквей много. Помню еще колокольный звон, долгий и громкий.

— Га, Эвелина, вы уж не московитка ли?

— Нет, я сирота, полковник, и родины своей не знаю.

— Га, Эвелина, я слышу от вас это в первый раз! Прелюбопытно! Стало быть, — прошу прощения — вы не помните ни отца своего, ни своей матери?

— Мать помню, но отца — нет.

— Пустяки! — вскрикнул довольно уже подвыпивший полковник. — Вы будете дочерью нашего полка.

Полковник расхохотался своей находчивости.

XVII ОПЯТЬ ОНА!

Эта пифия опять здесь. Где я, там и она…

Что-то тревожное закралось в душу Наполеона, когда впервые он увидал Вильно с ее лощинами, рощами и Замковой горой, величаво возвышающейся над городом. Он смутно почувствовал, что дальше двигаться ему неудобно, и он решил как можно долее оставаться в старой литовской столице.