Божедомы

«Не видя ниоткуда ни сочувствия, ни защиты, причты потеряли веру в правду и милость своего начальства и влачат свои дни среди нищеты и нравственного унижения, запивая горе вином. Материальная обстановка их бедна и грязна, нравственная унизительна. Взяточничество до того проникло в административных деятелей духовенства, что благочинный не иначе может представить официальные отчеты в своем благочинии, как приложив к ним 10 руб. на имя секретаря, да столько же на имя канцелярии, которые, в свою очередь, он постарается стащить со старосты и причтов. Вот что встречает священник в своем ближайшем начальстве! Заключим статью словами смоленского преосвященного, который рисует жизнь духовенства так: „Посмотрите, говорит он, на священнослужителя, получившего достаточное научное образование, когда, в самых молодых летах, едва сошедши со школьной скамьи, он поставлен судьбою в деревенской глуши в среде нисколько не развитых поселян, с которыми и обязательные для него духовные сношения он может поддерживать с трудом и с огорчениями для себя, сношения житейские — с тягостию в сердце и самоуничижением; а о сношениях образованной мысли и развитого чувства — и говорить нечего. При такой обстановке жизни, он скоро впадает в тоску и уныние и готов для рассеяния их искать средств непозволительных? Ему нет способов к умственному возвышению духа над грустною обстановкою жизни, путем отвлеченного мышления и научного саморазвития; недостает сил для постоянного поддержания мысли и чувства на духовной высоте сана близ Бога“».

— Да ну довольно, — перебил Туганов, принимая из рук дьякона газету. — Прошу вас заметить теперь, — сказал он, обратясь к Варнаве, — что это все взято не на выбор, а как рукой из мешка почти в одну почту достанешь. Веру режут, да уж почти и зарезали. Ведь вот уж тут я, земский человек, всего этого не желая, конечно, могу только сказать «дымом пахнет».

— Тургенев говорит: «всё дым». В России все дым — кнута и того сами не выдумали, — говорил, оглядываясь по сторонам, Омнепотснский.

— Да, — отвечал отдуваясь Туганов, — кнут-то, точно, позаимствовали, но зато отпуск крестьян на волю с землей сами изобрели.

Туберозов подумал: «А давно ли ты говорил, что ничего и решительно ничего мы в сокровищницу цивилизации не положили?»

— Но это не Россия сделала, — сказал Омнепотенский.

— А кто же-с?

— Государь.

— Государь? — Туганов понюхал табаку и тихо проговорил: — Государю принадлежит почин.

— Велел, и благородное дворянство не смело ослушаться.

— Да оно и не желало ослушаться.

— Все-таки это царская власть отняла крестьян.

— Однако Александр Благословенный целую жизнь мечтал освободить крестьян, да дело не шло. А покойный Николай Павлович еще круче хотел на это поналечь, да тоже не удавалось; а этот государь богоподобным Фебом согрел наши сердца и сделал дело, которое сколь Герцен ни порочь, а в истории цивилизации ему подобного не найдете.

— А вы Англию хвалите!

— Да-с, хвалю.

— Что же в ней лучше?

— Многое-с.

— Извольте сказать?

— Извольте, — отвечал, улыбнувшись, Туганов. — Суд их умнее и лучше.

— Даже и нового!