Божедомы

— А ты можешь не соглашаться, но отойди сейчас от окна! Слышишь, отойди от окна!

— Чего мне отходить от окна, когда я грозы не боюсь?

— Отойди!.. отойди, потому что я, я боюсь… — Она бросилась к мужу, рванула его за сюртук прочь от окна и азартно крикнула: «Прочь! Я не хочу, чтобы у меня в доме завтра мертвец был!» — Вскрикнув это, Бизюкина тотчас же, выпустив мужнин сюртук, бросилась в угол покоя, взвизгнула и задрожала. За ней шарахнулись и столпились сюда же ее муж и Варнава и даже немотствующая Дарьянова, хотя причина ужаса Данки была понятна одной ей. Данка, оправясь, только могла громко сказать: «Ермолай! Ермолай! Ермошка-а-а!» И вдруг на этот отчаянный зов двери передней закачались и затряслись. Сзади за ними кто-то шевелился, царапался и лез, но никак не влезал. Прошла минута, другая, — царапанье не умолкает, напротив, неведомый пришлец берется все плотней и плотней: испуганное общество в зале окаменевает и стоит неподвижно. Незримый все царапается смелей и напирает все бесцеремонней. Минуты становятся ужасны: еще одно мгновение, и чьи-нибудь поджилки не выдержат, Данка даже чувствует, что она первая шлепнется на пол, но ее посетила минута душевной силы: «Возьми в руки образ и выйди», — шепнула она мужу.

Бизюкин быстро схватил со стены маленькую иконку и отчаянно распахнул двери.

Что-то отлетело и повалилось.

В распахнувшихся дверях при свете можно было рассмотреть, что это Ермошка. Он был заспан, всклокочен и сидел посреди пола.

— Это ты спал, когда тебе велели уйти, — обратился к нему Бизюкин.

— Нет, — отвечал сонный Ермошка. — Я так глаза заплющил, да голову поклал, да и сидел.

— Подслушивал? Подслушивал? — приступила к нему ободрившаяся Данка.

— Да нет, не подслушивал! Я так глаза заплющил, да голову поклал, а прочунял, да думал, что на конике, а не на полу, да ищу краю.

— Иди поскорей посмотри, кто это там стоит против наших окон?

— Где-с?

— Где? Вон там — «где»? У забора напротив. Видишь?

Мальчик стал у темного окна, за ним осмелились стать и хозяева и Омнепотенский. В густой тьме нельзя было рассмотреть ничего; дождь лил и с шумом катился с крыш на землю; но вот опять блеснула молонья, и все, кроме Ермошки, отскочили в глубь комнаты.

— Видишь! — крикнула Данка.

Ермошка не отвечал.

— Видишь ты, поросенок? — нетерпеливо крикнула, топнув ногою, Данка.

— Вижу, — отвечал Ермошка. — Это комиссар Данилка стоит под голубцом от дождя.

— Данилка!

— Да, Данилка. — Вон, он и бурчит что-то.

— Спроси его, спроси, чего он стоит? Он, верно, подслушивает.

Мальчик высунулся в окно и закричал: «Данило, а Данило! Чего ты тут стоишь?.. А?.. Чего?»

Только что в шуме дождя замер звонкий голос ребенка, с той стороны улицы послышался короткий, но совершенно нерасслышанный здесь ответ.

— Что он сказал? — спросила Бизюкина.

Ермошка усмехнулся и отвечал: нельзя доложить-с.

— Он, верно, пьян?

— Должно быть-с: он ходит что день к ксендзовой старухе, — говорит, что у них на посылках… Ишь, что-то бурчит.

— Спроси-ка его? Опять спроси?

— Да чего ты, Данило, бурчишь? На кого?

— На черта-дьяволыча, — ответил мещанин.

— Что ж он тебе сделал?

— Да как же не сделал? Видишь, дожжыще какой порет, что домой не попасть. Сушь была, — надо было в меру молить, а наш протопоп-то ишь какой вытребовал?

Мальчик передал претензию Данилки на протопопа Савелия. Бизюкин расхохотался; но жена его нашла это гораздо менее смешным, чем замечательным, и, обратясь к Омнепотенскому, сказала:

— Послушайте, Омнепотенский?! Я все-таки вам одним верю больше других. В самом деле: начнем-ка мы с духовенства! Пойдите вы домой с этим Данилкой и… Надо ведь, господа, в самом деле, чтобы у нас тут хоть на что-нибудь было похоже; чтоб мировой судья прямо мог стать на нашу сторону? Правда? — обратилась она, перервав свою речь, к предстоящим.

— Конечно, правда, — ответил Варнава.

— Так одевайтесь! Скорей, скорей одевайтесь.

Варнава взял в руки фуражку.

— Так и послушайте… того… Да; ступайте, ступайте!.. и например, хотя бы это… хоть этот дождь… Я позабыла, что его ждали и о нем молились, и он как назло и пролил, и сейчас доказать, что он глупо пролил… или постойте… не то… лучше доказать, что он совсем не от того… Доказать отчего он, понимаете, объяснить… Да прощайте, прощайте! Сегодня устройте с Данилкой, а завтра нам может быть много, много дела. Да; завтра, господа, завтра перед нами… я знаю, что завтра перед нами без всяких недомолвок и цензуры откроется настоящее что делать.

IV