Божественная игра

Пограничники отошли, на белом снегу четко отпечатались три распростертые фигуры. Было бы лето, их бы закопали и, может, даже кресты поставили. Но никому не хочется долбить мерзлую землю, когда от усталости подкашиваются ноги. Хотя, утром их могут и закопать.

Я вернулся в лес, направился к своей берлоге. В корнях вырыл я себе нору. Хорошую нору, просторную и сухую, что самое главное, ибо в сырости разве что черви да змеи живут. Низшие существа. Гады, одним словом. Там у меня припасено мясо — большой кусок, еще со вчерашней охоты. Охота — дело святое. Она всегда была, есть и будет. Без нее нельзя. Но только тогда она охота, когда ради пропитания убиваешь, а не как люди — ради забавы. Мясо, правда, промороженное до самой сердцевины, но это не беда. Разогреем. Было бы что греть, а то спать на голодный желудок охоты мало.

Вчерашняя добыча лежала там, куда я ее спрятал, но рядом, на держащейся только на морозе, коряге сидел Медведь. Дела — Медведь зимой!

— Здравствуй, Леший, — проворчал он.

Меня здесь все называют Лешим, хотя имя это пошло от людей. Наверняка, от слова «лихой», что означает «плохой» либо «дикий». Я себя таким никогда не считал.

— Здравствуй, — отозвался я, кося взглядом на дерновый холмик. Что, Медведь, наверное, мясо мое тебе приснилось? Мясо и впрямь хорошее, жирное, только вот я зимой не сплю и мне каждый день есть надо.

— Да нет, Леший, мясо твое мне ни к чему. Люди берлогу мою разворотили.

Вот это да! Гнев на ощупь горячий, а так — душный, липкий. Именно такой гнев захлестнул меня сейчас, но я отмел его. Не нужен он мне сейчас, надобности в нем нет.

— Как?! — Машинами. Там целая дорога через лес — все они своими машинами. Хорошо, хоть живой остался — не так-то оно легко медведю зимой просыпаться. Наш сон впятеро крепче обычного, так сходу и не вскочишь. А тут рушится все, коряги падают, земля сыплется. Ничего не соображу, ноги сами вынесли, а уж потом очнулся. Да как поглядел, так и сел — все, нету дома! И только два длинных следа от машин по снегу…

— Ну и что, ко мне хочешь?

— Да на кой мне твоя нора?! Ты, Леший, вроде и с нами всю жизнь, и сам — вон, — весь шерстью поросший, хотя и фигура у тебя человечья, а как сморозишь чего… Не знаешь разве, что медведь однажды только заснуть может, коль разбудишь — все. Так что, берлога мне твоя разве что укрыться, чтоб на снегу не сидеть. А? А хочу я, чтоб ты разобрался-то. Понял?

— Понял, — кивнул я.

Конечно, понял, что ж тут непонятного показать, кто в лесу хозяин и что никому не дозволено ибо мы не. Так-то. Только вот… В былые времена все проще было, когда и люди даже если и были чем вооружены, так мечами либо ножами. А сейчас? Куда ж против эдакой махины попрешь?.. Медведь выжидающе смотрел на меня, усевшись в сугроб. Человек удивился бы или рассмеялся, увидев зверя, сидящего вот так, сложив передние лапы. Эх…

— Ну что ж, поможем… попробую, — поправился я, — потому что обещать ничего не могу: времена нынче не те.

Медведь кивнул и опустил глаза: он и сам знал, что не те. В былые времена кто бы осмелился потревожить… можно сказать, ворваться во владения зимнего леса? Отродясь такого не было! А чтобы зверя к тому же… Те же соседи наши, славяне, которые и дали мне имя Леший, вообще медведя почитали за священного зверя, воплощение ихнего бога Велеса… И именно поэтому я стал… стал бояться людей. Мне стыдно признаться в этом, но ничего не поделаешь. Кто перестал верить, того не испугаешь одними словами. Кто жаждет знать или, того хуже, мнит себя всесильным, с тем разговаривать бесполезно. Нет, я ничего не имею против знания, но… я против фанатичности и слепоты на пути к этому знанию. Но что-то все же шевельнулось внутри и потеплело даже значит, не совсем еще рассохся, не полностью истончал. И это придало мне сил. Прыжками, от дерева к дереву, я направился к пограничной заставе.

Вякинов повалился на койку, стараясь закрыть лицо ладонями. Глаза резало, слезы текли ручьем — оказывается, за те двадцать минут он ни разу не моргнул. Их было трое, но они появились неожиданно и у них было хорошее оружие. Все трое не местные, значит, эрзасовцы. То есть, происхождения не местного. Пока что повезло, обошлось. Вякинов с ужасом подумал, каково там часовым — на улице холод до самых костей пробирает, хотя местные к нему привыкли уже. Еще и ветер, мелкий колючий снег метет — и это хуже всего. До рассвета оставалось несколько часов, нужно поспать… Небо, внезапно очистившись от туч, выгнулось полусферой и, хотя и не утратило голубизны, стало прозрачным. Такое ощущение, как будто стоишь, накрытый банкой цветного стекла, и смотришь вверх. А там — человеческие лица! Женщина и мужчина… Часы пролетели быстрее секунд. Вякинов целый день вспоминал свой сон — тот, как ни странно, не истерся из памяти через несколько минут, а прочно засел в мозгу. Вякинов отчетливо помнил стеклянный небосвод и сотню солнц с той стороны. И лица тоже помнил.

* * *