Божественная Зефирина

У Зефирины не хватало духу выслушивать все эти ужасающие подробности. Среди простого люда даже распространился слух, что солдаты Карла V продавали тела погибших французским слугам, которые хотели отвезти их обратно во Францию. На людской памяти никто никогда не слыхивал о подобной гнусности. Эти испанцы больше не могли считаться христианами, они стали собаками! Таким вот образом зарабатывать на останках побежденных! Это надо же!

Зефирина каждый день после обеда скакала вместе со своей подругой Луизой к печальному замку Блуа. Ко всем этим бедствиям, несчастная маленькая королева Клод угасла в возрасте двадцати пяти лет, истощенная болезнью.

На воротах погруженного в траур дворца Зефирина и Луиза лихорадочно искали в списках, которые с каждым днем становились все длиннее, имена Роже де Багателя и Гаэтана де Ронсара. Каждый вечер они возвращались, ощущая облегчение от того, что не нашли их там. На следующий день тревога оживала вновь. Они разрывались между надеждой на чудо и опасением, что хищные птицы разорвали тела маркиза де Багателя и шевалье де Ронсара на поле битвы.

Если солдаты императора избавились от их тел, бросив их в реку Тичино, если Ла Дусер и лакей Гаэтана погибли и не смогли потребовать тел их господ! Если это случилось, то Зефирина никогда не сможет по-христиански предать земле тел ни своего отца, ни своего жениха.

Поздно вечером, сидя у камина, слишком опечаленные, чтобы заснуть, и слишком несчастные, чтобы оставаться в одиночестве, Зефирина и ее подруги из семейства Ронсаров разговаривали, шептались, пытались объяснить самим себе причины этого разгрома. Каким образом самая большая армия во всем христианском мире за такое короткое время была разбита Карлом V?

Герцог де Бурбон! Предатель! Негодяй! Изменник! Это он был во всем виноват! Он предал Франциска I, перейдя с шестью тысячами своих ландскнехтов на службу к императору.

Со своей стороны, Зефирина, связанная по-прежнему клятвой, от которой ее мог освободить только сам король, знала, откуда проистекали все беды Франции. «Этот роковой «Золотой лагерь»! И заговор доньи Гермины!»

«Боже мой, как же он должен раскаиваться, думая о моих предостережениях!» – Зефирина старалась представить себе Франциска I, заточенного в крепости Пиццигеттон в двенадцати лье от Павии. Как он корит себя, этот добродушный король, испытывая унижение от поражения, видя своих соратников перебитыми, а свое королевство – в опасности.

Зефирина знала, что он написал своей матери – регентше Луизе Савойской, которая управляла королевством из города Лиона: «Сударыня, все потеряно, кроме чести». Действительно, ничего другого у короля Франции не осталось.

Большие часы на башне замка пробили полночь. Луиза подняла свое нежное и кроткое лицо, побледневшее от пролитых слез.

– Какой сегодня день? – спросила девушка.

Мадемуазель Плюш ответила ей, шмыгая носом:

– Первое апреля! Боже мой, сегодня же Новый год! Мы все про него забыли в нашем горе!

– Зефи, моя дорогая! Это же день вашего рождения! – воскликнула Луиза с грустной улыбкой.

Подруга и дуэнья расцеловали ее. Зефирина вспомнила, что ей исполнилось шестнадцать лет.

В этом году она должна была выйти замуж за Гаэтана, так как Франциск I и Роже де Багатель, прежде чем отправиться воевать, дали им разрешение на брак. Она уже представляла себе его, скачущего рядом с Франциском I при торжественном въезде в Париж, увенчанного лаврами победителей.

И вместо осуществления этой сладостной мечты, не выйдя замуж, она, возможно, уже была вдовой того, кого любила, и сиротой, потерявшей обожаемого отца. Действительность слишком сурова, бесчеловечна, несправедлива и ужасна. Из ее груди рвалось рыдание.

На следующий день, на рассвете, обитатели замка были разбужены криками и ударами по южным воротам.

– Открывайте, разрази вас гром! Я… принес известия!

Услышав этот громоподобный голос, Зефирина, босая, бросилась вниз по каменной лестнице, даже не накинув шаль поверх ночной рубашки.

– Клянусь, ну и дрыхнут же здесь!

Ла Дусер! Это был он, похудевший, изможденный, изголодавшийся, забрызганный грязью Ла Дусер. Грязная повязка перетягивала его большую голову. Он едва держался на ногах от голода и недосыпания, но это был он из плоти и крови.

– А отец? – запинаясь спросила Зефирина, бросившись в объятия богатыря-оруженосца.

– Господин маркиз жив!

– Жив! О!.. Ла Дусер… Ла Дусер… а Гаэтан? Ты что-нибудь знаешь о нем?

Зефирина покрывала поцелуями и слезами словно вырубленное топором грубое лицо оруженосца.

– О, скажите скорей, господин Ла Дусер! – умоляли барышни де Ронсар.

– Я ничего не знаю, клянусь… В последний раз, когда я взглянул на молодого шевалье, черт меня побери, он дрался как дьявол среди сотни испанцев, этих андалузцев и мартышек венецианцев! Черт побери! Я очень за него беспокоюсь, но, простите меня… Триста лье за десять дней… У меня сдохло двадцать лошадей… На перекладных… Я торопился…