Божественная жемчужина. Часть I. Тайна двойственности

Подойдя к открытой двери кабинета, Альфред увидел идиллическую картинку: мать с отцом сидели на кожаном диване рядышком, касаясь друг друга головами, и рассматривали каталог «The State Tretyakov Gallery».10

Альфред остановился на пороге, дождался приглашения войти и непринужденно пошутил:

— Выглядите как дети. Взяли взрослую книжку и уединились, чтобы никто не мешал рассматривать картинки.

— Мы говорили об одном произведении живописи, — пояснила Мариэн. — О жемчужине.

— Это шутка? — невольно вырвалось у Альфреда.

Уловив непонимающие взгляды родителей, он пояснил:

— Жемчужина была в моем сне… сегодня.

Винсент Гарднер, будучи человеком с мистическим складом ума, позволил себе сделать философское замечание:

— Искусство и сны говорят образами — особым языком, на котором бесконечность общается с душами людей. В ее речах нет места для хитрости, лжи и суетных мелочей. Бездна всегда вещает о главном.

— Посмотри, — Мариэн развернула каталог и процитировала фразу из описания: — «…галактика, увлекающая взгляд по спирали вглубь, как в жерло колодца». Композиция завораживает, не правда ли?

— Полотно Михаила Врубеля, — сразу узнал Альфред, но посмотрел на знакомую картину по-новому, будто увидел в первый раз.

Внутри перламутровой раковины на фоне сложнейших переливов разных оттенков зеленого, голубого и розового цветов были вписаны две морские царевны.

— Неожиданные ассоциации? — спросил Винсент у сына.

— Мне была обещана жемчужина из воды и огня… дочь, — признался Альфред, все еще разглядывая иллюстрацию. — На этой картине, как в моем сне: самой жемчужины нет, зато есть две девушки.

Винсент и Мариэн многозначительно переглянулись.

— И когда нам ждать пополнение? — спросила Мариэн.

— На груди малышки я видел рисунок, похожий на число 69, — признался Альфред и предположил: — Думаю, это был знак зодиакального Рака.

— Эрика не выглядит как девушка, которая родит через два месяца, — Мариэн вдруг заметила, как муж достал платок и подошел к окну. — Винсент, с тобой все в порядке? — забеспокоилась она.

В молодости высокий и видный мужчина, отец Альфреда, к восьмидесяти сильно сдал, но держался стоически.

— Да, да, я… просто немного запершило в груди, — он кашлянул в платок и вытянул руку в сторону сына: — Не рассказывай.

— Почему? — удивился Альфред.

Винсент закашлялся сильнее, но, упрямо превозмогая приступ, повторил снова:

— Нельзя… рассказывать.

***

Гарднер вошел в холл Библиотечной башни за десять минут до назначенного времени и осмотрелся, не снимая темных очков. Обширное внутреннее пространство, ограниченное большими окнами, светлыми стенами и высоким потолком, отражалось в шлифованных плитах мраморного пола, казалось из-за этого огромным и внушало ощущения муравья, оказавшегося на полу ванной комнаты. Свет и воздух были единственным, чего здесь хватало в избытке, в остальном холл башни выглядел пустым. Линия турникетов, освещенная ярким солнцем, несколько посетителей на островках с прямоугольными креслами вокруг журнальных столиков и охранник за стойкой регистрации в центре зала — вот, пожалуй, и все, за что здесь мог зацепиться взгляд.

Альфред назвал охраннику свое имя, показал документ, получил одноразовый пропуск, взглянул на часы. Оставалось пять минут. Он не торопясь направился к месту встречи и снял очки, чтобы лучше видеть — из полосы солнечного света коридор за турникетами казался темным.

Спустя четыре минуты из него раздались ритмичные звуки каблучков, ровные и уверенные, как такты метронома. Вслед за стуками показалась молодая женщина в приталенном двубортном платье, похожем на блейзер. Длина его была выверена идеально с точки зрения баланса между деловым стилем и желанием показать достоинства фигуры; черные чулки, облегающие стройные ноги, сочетались с темным цветом самого платья, отчего оно не казалось коротким; смелый V-образный вырез на груди уравновешивали классические лацканы и длинные рукава. Эти детали Альфред разглядел, несмотря на полумрак отдаленной части коридора. В тот момент он еще не мог разглядеть лица женщины, но уже понял, что это именно она — обладательница чарующего голоса, скорее подходящего сирене, чем служащей банка.