Божественное пламя

Сексуальная жизнь Александра вызывала много споров; причем его хулители утверждали, что он был гомосексуален, а поклонники с негодованием это отрицали. Но ни один из них не задумался, насколько позорным посчитал бы это сам Александр. В обществе, где бисексуальность была нормой, его три династических брака подтверждали его совершенную нормальность. Много говорили о его общей воздержанности; но для современников самой поразительной его особенностью было нежелание пользоваться беззащитными жертвами, будь то плененные женщины или мальчики-рабы, что было общепринятой практикой в то время.

Эмоциональная привязанность к Гефестиону является одним из наиболее достоверных фактов его биографии. И он явно гордился этим. Под Троей, перед всей армией, они вместе почтили могилы Ахилла и Патрокла. Хотя Гомер и не говорит, что те герои были больше, чем просто друзьями, такое мнение было весьма распространено во времена Александра. Если бы он считал это мнение позорящим, то не стал бы так навлекать его на себя самого. После победы при Иссе, когда захваченные женщины семьи Дария оплакивали своего господина, считая его мертвым, Александр пошел к ним в шатер, чтобы утешить, и взял с собой Гефестиона. По словам Куртия, они вошли вместе, одетые почти одинаково; Гефестион был выше ростом и, по персидским понятиям, более импозантен; царица-мать пала ниц перед ним. Когда ее женщины отчаянными сигналами показали ей ее ошибку, она в панике повернулась к настоящему царю; но тот сказал: «Ты не так уж ошиблась, мать. Он тоже Александр.»

Очевидно, что на людях они соблюдали приличия (хотя высокопоставленные чиновники возмущались, видя, как Гефестион читает письма Олимпии через плечо Александра). Никакая физическая близость между ними не доказана; и те, кому мысль эта отвратительна, могут ее отбросить. Но были свидетели высказываний Александра, что сон и секс заставляют его осознавать свою смертность.

Александр пережил своего друга примерно на три месяца, два из которых он провел в пути, перевозя тело из Экбатаны в Вавилон, где он намеревался учредить столицу империи. Невероятные погребальные ритуалы, гигантский костер, просьба чтобы оракул Зевса-Аммона дал мертвому божественный статус, уже дарованный самому Александру (Аммон позволил Гефестиону быть только героем) – всё говорит, что Александр был в тот момент на грани помешательства. Вскоре после того он подхватил лихорадку, но просидел всю ночь на пиру. Хотя он продолжал интенсивную подготовку к следующей кампании пока стоял на ногах, даже дольше, не известно чтобы он обращался к врачам. (Врача Гефестиона он повесил, за небрежность.) Его упрямое нежелание позаботиться о себе выглядит просто самоубийственным, осознанно оно было или нет.

Его опыт на Дионисиях в Эгах придуман, но выражает, по-моему, психологическую истину. Олимпия совершила много убийств; в конце концов, казнить ее Кассандр доверил родственникам ее жертв. Она убила Эвридику с новорожденным ребенком, как только Александр оставил ее без внимания после смерти Филиппа. Многие подозревали, что она замешана и в этой смерти, но никто не доказал. Пророческое «видение» Демосфена – исторический факт.

Читатель, который захочет проследить карьеру Александра в качестве царя, найдет ее в «Жизнеописаниях» Плутарха или в «Истории» Арриана.

Имена

Настоящее имя Александра было, разумеется, Александрос; оно было настолько популярно в Северной Греции, что только в этой книге появляются еще трое носителей этого имени. По этой причине, а также по традиции которой уже две тысячи лет, я называю его здесь на латинский манер.

Я сохранила традиционные формы еще для нескольких очень знакомых имен – Филипп вместо Филиппос, Птолемей вместо Птолемейос, Аристотель вместо Аристотелес, – а также для некоторых географических названий. Однако, слово Буцефал тащит за собой такую тучу клише из девятнадцатого века, что я предпочла его перевести. Дорийско-македонская форма, скорее всего, должна звучать как Букефал. В истории Александра едва ли можно найти такую терминологию, чтобы она нравилась всем. Так что, прошу прощения, я выбрала что нравится мне самой.

Для невесты Филиппа я выбрала имя Эвридика, хотя это было почтительное обращение, дарованное им, а не ее собственное имя Клеопатра, чтобы избежать путаницы с сестрой Александра.